— С посланцами Кулхаса под видом одного из их свиты! — разгадал наконец Хренио этот ребус. Но оставались и другие, посложнее. Например, где финикиец взял ещё людей, которых у него оказалось больше, чем было купленных им на рынке военнопленных. Ведь вольная городская гопота никогда не пошла бы на такую акцию, после которой когти надо рвать из Кордубы и никогда больше в неё не возвращаться. Зачем это городским? Значит, это тоже были рабы из тех, которым нечего терять. Раз так — кое-что становилось понятным. Получив свободу, они всё равно не собирались оставаться в городе — почему бы и не заслужить её, славно покуролесив перед уходом с оружием в руках? А торопились они оттого, что нужно было ещё успеть выйти к городским воротам и захватить их, дабы уйти беспрепятственно. Но вот кто продал Дагону недостающих рабов? И где он взял такую прорву денег на людей и оружие? На эти загадки у нашего испанского мента разгадок пока не находилось.

Ситуация значительно прояснилась, когда собственное расследование провёл «досточтимый» Ремд. У него-то, в отличие от Васькина, были и связи, и осведомители, и личное влияние в городе. Ещё утром «досточтимый» выяснил, что партия рабов, купленная ранее и закованная в цепи, поскольку предназначалась для отправки на рудники, была тоже перекуплена в тот день у их владельца человеком, похожим по описанию на неуловимого финикийца. И расплачивался тот серебром, как и с продавцами на рынке. Даже по весу потраченные финикийцем монеты были неподъёмны для него, не говоря уж о ценности, и получалось, что раздобыл он их уже в городе. Ну и какой же дурак дал ему такие деньжищи?

Это Ремд выяснил уже днём. Оказалось — не дурак, а очень даже известный и уважаемый в Кордубе человек, член городского совета и достаточно богатый, чтобы установленная сумма не разорила его. Разве бывают такие дураками? А что дал столько серебра взаймы «первому встречному» — так ведь не у всякого из «первых встречных» найдётся при себе печать одного из богатейших купеческих семейств Гадеса — такая, с которой соответствующее заёмное письмо будет немедленно этим семейством обналичено. Что за семейство такое — этого ни широкой городской общественности, ни нам, наёмной солдатне, знать не полагалось, но по то разгневанному, то злорадному лицу «досточтимого» несложно было сообразить, что уж ему-то сия великая тайна известна…

— Привет, рабовладелец! — шутливо окликнул меня утром Володя.

— От рабовладельца слышу! — так же шутливо отбрил я его.

Слуг мы себе перед отправкой обратно на рудник приобрели все, так что все теперь в этом смысле друг друга стоили. Да, простые иберийские рабовладельцы — кто ж мы ещё-то?

— А за рабами, значит, опять нам следить?! — грозно вопрошают своих половин Юлька с Наташкой, картинно уперев руки в боки.

— Макс с Васькиным своих вообще без присмотра оставить не боятся! — отвечают те, пожимая плечами.

С утра у нас стрельбы. Новые арбалеты к нашему возвращению уже ждали нас готовые, и теперь мы тренируемся в стрельбе из них — по одному, залпом и парами, периодически перетасовываемыми, дабы каждый умел взаимодействовать с каждым.

— Чтобы вступить в рукопашный бой, разведчик должен прогребать где-то автомат, пистолет и стреляющий нож, после чего найти ровную площадку и встретить на ней такого же раздолбая! — хохмит Володя, — Поэтому мы, господа арбалетчики, будем изучать не рукопашный бой, а тактику действия малых подразделений!

Но это, конечно, шутки. Отстрелявшись, мы вступаем и в рукопашную схватку — парами и двое на двое, тоже периодически меняясь. Если в бою «двое на двое» в паре с тобой Серёга — проигрыш гарантирован, но зато это неплохая тренировка в бою одного против двоих. Лишнюю минуту при таком раскладе продержаться — тоже немало, а в реальном бою зачастую и спасительно. Иберийские камрады поначалу посмеивались при виде наших деревянных мечей, но посмотрев на наши бои в полный контакт, смеяться перестали. Настоящим оружием мы давно бы уже перебили друг друга на хрен.

После завтрака у нас верховая езда. Попытки рысить на флегматичном муле — зрелище прекомичнейшее, комичнее только оттренировывать движения поясницей, как при езде рысью, когда ты на своих двоих — своеобразные движения, совсем другое занятие напоминают, гы-гы! Мы со смеху едва не упали, когда нам показал их обучающий нас ветеран. Но оказалось очень даже нужным — даже на относительно смирных тихоходных мулах. А на горячих иберийских лошадей нам и вовсе ещё садиться рано. Если кто не в курсе — ни нормальных сёдел, ни стремян античный мир не знает. Даже «рогатое» римское седло ещё не изобретено, а чепрак лишь защищает ноги от едкого конского пота, но никак не облегчает удержание задницы седока на спине его скакуна. Поэтому мулов нам для первоначального обучения выделили самых смирных, каких нашли, и эта предосторожность вовсе не оказалась лишней. Уже с первого же занятия по вольтижировке мы вынесли стойкое убеждение, что самое лучшее ездовое животное — это вообще ишак. С него не так больно падать. А Серёгу Юлька теперь, когда не в духе, исключительно «говнюком» кличет. За что? Ну, она-то всегда найдёт за что. А вообще-то — как раз за неудачное падение с мула. Его проклятая животина сбросила с себя не просто на землю, а прямиком в свежеотложенную кучу — ага, вот этого самого, гы-гы!

Она же и ржала тогда больше всех, после чего вознамерилась даже показать нам всем класс, если кто-нибудь соизволит её подсадить — только не этот, который в говне извазюканный, гы-гы! Из всех нас Юлька и в самом деле была на тот момент самой крутой наездницей, имеющей немалый практический опыт — ага, целых три раза на ведомой хозяином за поводья кляче в городском парке! А Серёгу мы тогда едва уговорили сменить гнев на милость и не расстреливать шкодливое животное из арбалета. Для этого Васкесу, у которого получалось лучше всех — кабальеро всё-таки — пришлось махнуться с ним «скакунами». Сейчас-то мы уже более-менее освоились, но пересаживаться на лошадей — нет, пока что-то не хочется. Серёга-то — ладно, судьба у него такая, но нас-то за что в говне валять?