Ну и что вышло? Анька без сапог, хотя уже конец сентября, а Файка так занята занятухой, что нет времени вылечить зуб, глотает анальгин и ходит с флюсом… Того не понимают, три каскадные дуры, что нужно здесь лет десять пахать, подкопить денег, а потом – иди себе в большую жизнь!

Все Нели-Насти-Наташи стали ему сочувствовать две недели тому назад: известные ребята, видимо посланные квадратным качком, побили Льва, и с тех пор он не только приволакивает ногу, но и ходит с палочкой. Но все равно ходит и разговаривает с ними. Уговаривает. Сутенеры больше пока не бьют, и не потому, что убедились в его несгибаемости, а просто подсчитали: коэффициент этой болтовни мал, пусть его. У них в очереди стоит полно девок из деревень.

Но тут милиционеры ему сказали: у нас здесь все схвачено, не лезь не в свое дело. И девушки начали ему говорить, а сквозь накрашенную красоту их просвечивал натуральный ужас: да не связывайся с ментами, они еще хуже наших пастухов, мы милицию тоже обслуживаем, черные субботы это называется.

Да, некоторые милиционеры стали здорово походить на преступников, с кем поведешься… Но фагоциты тоже иногда начинают пожирать здоровые клетки организма, а не больные. Менты не хуже и не лучше других. Мент – он и есть мент обыкновенный, ментос вульгарис…

Лев увидел: две дворничихи закидывают лопатами мусор в машину с высокими бортами. Как же у них вечером будут болеть руки! Как же это у нас получается: равенство выражается таким образом, что у женщин отваливаются руки.

Когда Наташу он позвал на работу в соцзащиту, она громко захохотала: «Счас! Побежали босиком, пока дождик без гвоздей?»

А Настя таинственно затянулась сигаретой и рассказала:

– В Древней Греции гетеры носили сандалии, на подошвах которых зеркально было вытиснено: «Иди за мной». Представляете? Идет, а на пыли оттиски: «Иди за мной». Красота!

– Это были не гетеры, – объяснял Лев. – Настоящие гетеры никого не искали, к ним сами приходили: философы, поэты, атлеты…

– А у нас тоже попадаются всякие интересные люди! К одному села в машину, а он привез меня знаешь куда? На ракетную шахту! – В голосе Насти были словно подснежники, но уже современные подснежники, которых все боятся, потому что там – клещи кровопийные. – А другой кормил окрошкой, которая была сделана… на шампанском! Вот.

– Ты бы лучше нам помог, – трезво обратилась ко Льву Оля, юная щучка такая, – профсоюз организовать. Пора отчислять на пенсию. Тогда бы эти коты только полетели у нас! Они ведь с нами как разговаривают: «Ты слушай меня, курица потная!»

– Наши сестры… на Западе… имеют… права, – неуверенно сказала Неля, у которой была особая органика: она говорила по четыре слова в час.

В общем, только журналисты поддерживали Леву, может, по старой дружбе. Но статьи – это хорошо, а деньги за них они получали сами. А Лев Львович во бы то ни стало решил купить Ане сапоги! Что из маминой квартиры еще можно нечувствительно продать? Валерия Валерьевна с утра, не предчувствуя убытка, в своей комнате вела телефонную беседу с подругой из Усть-Качки:

– Маша! Витамины им сама будешь давать, как приедешь. Я при встрече тебе расскажу, сколько тут проблем навалилось. Кыш с колен! Это цесарки с тобой хотят поговорить… Маша, ну что тут сделаешь: он не понимает, что древнейшая профессия потому и называется так, что она – навсегда! Левушка весь в отца. Романтик, мягко говоря.

– Мама, прошу тебя: не надо! – вошел и сказал Лев Львович.

– Если бы твой отец был умным, он никогда бы не застрелился из-за того, что его исключили из партии!

– Ну верил человек в рай на земле… Как папа мне говорил: «Когда я вижу красные руки женщины, такую нежность чувствую к ним ко всем». А еще он говорил, что, работая в облисполкоме, дает и дает квартиры матерям-одиночкам, но не может всем женщинам вернуть белые руки. Но в будущем-то, восклицал он, при коммунизме, красных рук не будет!

– Вот тебе и руки женские! Если бы он не раздавал квартиры, оставлял часть для своих комуняк, его бы не выгнали из КПСС, он бы не застрелился, а мне бы не пришлось выйти замуж за другого такого же умника, этого Сарынина, который спился буквально за десять лет!

Тут за Сарынина вступился его сын Вован, и спор стал разрастаться во все стороны. Только цесарки сохраняли оптимизм в любой ситуации: много ели, кокетливо вскрикивали и абсолютно никого не осуждали. Мама, Валерия Валерьевна, не то чтобы осуждала сыновей, она просто недоумевала: как же так случилось, что дети были такими, а стали вдруг другими. Ей уже за семьдесят, поэтому привыкать нелегко.

Хотя была у Валерии Валерьевны и университетская широта взглядов (проработала всю жизнь преподавателем английского), и врожденная доброта. Лев бы вообще ничего не имел против цесарок, если б они так не загадили альбом с открытками о войне 1812 года. С помощью «Фэйри» придется оттирать.