В успехе предприятия они не сомневались: все можно устроить так, чтобы начальство узнало о побеге Флегонта не раньше чем дней через десять; ему уже приходилось надолго отлучаться на охоту. Исправник ругал поднадзорного, грозил прибавкой срока, потом привык к его отлучкам, поверив, что Флегонт ничего худого не затевает.

Ольга Михайловна собралась и распрощалась с друзьями. Гришка пришел с повинной, бухнулся на колени, просил прощения, впрочем, по обыкновению, был пьян.

Флегонт выпросил разрешение проводить учительницу до ближайшей пристани и пропадал семь дней. Исправник смолчал.

Ольга Михайловна сошла с поезда, разыскала высланную за ней земскую подводу и в дождливый день подъехала к селу.

— Вот оно, наше поселение! — сказал двориковский земский ямщик Никита Семенович, показывая кнутом на низенькие строения, растянувшиеся вдоль дороги. — Далеко мы, барышня, забились. Угол наш темный, глухой! Ну, помоги вам бог!

Около школы Никита Семенович придержал лошадей. На крыльцо навстречу Ольге Михайловне вышла сухопарая женщина в белой блузе с высоким стоячим воротником, в черной длинной юбке, перетянутой широким кожаным поясом. Вид ее был суров, голос резок.

Настасья Филипповна протянула Ольге Михайловне жилистую руку.

— Ну, слава богу, наконец-то вы приехали! Я вас заждалась. Вот школа — я ничего из нее не украла, да и украсть тут нечего. Проклятая дыра, окаянное место! Всю жизнь я отдала этому селу, и хоть бы кто-нибудь сказал обо мне доброе слово! Я тут состарилась, и без толку: болото было — болотом и осталось. Колдунье больше верят, чем фельдшеру, девчонок в школу не пускают. Вы, милочка, станете такой же, как и я, так же высохнете и состаритесь, и никто вас не пожалеет, а когда помрете, никто вас не вспомнит.

Настасья Филипповна, махнув рукой, ушла в школу.

— Не робей, барышня, — играя бровью и ухмыляясь, сказал Никита Семенович. — Не так он страшен, черт-то. Ничего, подсобим!

Вышла Настасья Филипповна, села в тарантас.

— Отвези домой, — сказала она. — Трогай.

Ольга Михайловна постояла на крыльце под мелким теплым дождем, пока тарантас не скрылся за углом, и вошла в школу, осмотрела два темных грязных класса, открыла незапертый шкаф, перебрала замусоленные книжки, увидела сломанный глобус. Тоскливо ей стало…

В задумчивости постояла она у окна. Перед ней была хилая, покосившаяся церковка, пузатый амбар, грязная дорога, скучные избы вдоль нее. Слева, утопая в кустарнике, текла узкая речушка, а за ней, на пригорке, стоял дом, не похожий на все остальные. «Должно быть, отца Викентия», — подумала Ольга Михайловна, припоминая, как его описывала Таня.

Первым Ольгу Михайловну посетил Викентий, — он был предуведомлен Таней.

Письмо Тани рекомендовало Ольгу Михайловну с самой хорошей стороны; она просила отца отнестись к приятельнице, как ко второй дочери.

— Что вы смеетесь? — спросила Ольга Михайловна, готовя чай.

— Да вот Татьяна прочит вас ко мне дочерью… И вы бы согласились? — Он смотрел на нее и улыбался.

— Отчего же? Какой вы, однако, молодой отец! — И, поняв, что сказала нечто двусмысленное, Ольга Михайловна густо покраснела. — Я не то хотела сказать… Я хотела сказать… Фу, совсем запуталась, простите!

За чаем шутили и смеялись; Викентий рассказывал местные анекдоты.

А Ольга Михайловна все время думала: показать ему письмо Тани, касающееся побега Флегонта, или подождать? Что-то удерживало ее от решительного шага, а что — не могла понять.

Викентий был приятен ей: он не походил на сельских попов, каких она видела. Одет нарядно, даже щегольски, но непохоже, что разоделся лишь ради первого знакомства. Держится свободно. Начитанность его не показалась Ольге Михайловне поверхностной — обо всем Викентий говорил со знанием дела. Но что-то в его рассуждениях заставило Ольгу Михайловну насторожиться.

А когда позже Викентий раскрыл перед ней заветное — познакомил ее со своей книгой, эта настороженность укрепилась еще прочнее.

После встречи с Филатьевым Викентий перечитал книгу. Написанное показалось ему расплывчатым, лишенным целеустремленности: мысли покоились на шатких основаниях, шли вразброд, не приходили к чему-то единому. Обвязав рукописи розовой ленточкой из-под конфет, он бросил ее на нижнюю полку шкафа, где валялся разный книжный хлам, и принялся за писание вновь.

К приезду Ольги Михайловны Викентий окончил пять частей книги. И как раз в эти дни он получил письмо от Филатьева, заставившее его призадуматься.