Пыжов попал в становые приставы из гусар. Он украл деньги, собранные офицерами на какое-то общее дело, пропил их и товарищеским судом был исключен из полка.

В полку его знали под именем Рыжий Мишка Подлец. Все человеческие добродетели гусар пропил и проиграл в карты. В мундире станового пристава по селам разъезжал негодяй, знавший, что он негодяй, павший так низко, что никакая надежда на очищение уже не могла возникнуть в его проспиртованных мозгах.

Внешность он имел самую заурядную и отнюдь не злодейскую, лицо пухлое, рыжие усы, потрескавшиеся губы, туповатые глаза, а над всем этим курчавились рыжеватые волосы.

Рыжий Мишка Подлец получил от губернатора приказ действовать с мужиками «строго и скоро», не щадя бунтарей и не допуская жалости. Если Улусов волновался, клял себя за вспыльчивость и трепетал от нехороших предчувствий, то Пыжов был совершенно спокоен и равнодушен к тому, что должен был совершить.

Позади отряда ехал в дрожках Данила Наумович, перехваченный невдалеке от села. Ему уже попало от Пыжова за то, что он не так поспешно снял картуз.

Андрей Андреевич, увидев казаков, сдернул шапчонку и склонил блиставшую на солнце плешь.

— Кто таков? — спросил Рыжий Мишка Подлец.

— Самый хамоватый из всех здешних хамов, — ответил Улусов.

Пыжов освободил ногу из стремени и ударил Андрея Андреевича носком сапога по лицу. Андрей Андреевич упал.

Пыжов догнал сотню.

Вдоль Большого порядка ехали молча.

Фрол, уже знавший, что за «князья» явились в село, попытался остановить отряд и всучить земскому хлеб-соль. Пыжов вытянул его нагайкой. Хлеб и соль упали на дорогу, лошади раздавили солонку, помяли каравай.

Около церкви Улусов и Пыжов задержались.

— Эй ты, сипатый дурак! — обратился становой к Даниле Наумовичу, сидевшему в дрожках, — был он ни жив ни мертв. — Бей в набат, созывай своих хамов.

— Десятских бы пустить, — прошипел Данила Наумович коснеющим языком. — Подумают — пожар.

— Не разговаривать! Делай, что велено. — Пыжов огрел Данилу Наумовича нагайкой.

Грузный Данила Наумович с трудом слез с дрожек и побежал за церковным сторожем.

Через несколько минут заныл треснувший колокол, и вот с огородов побежали мужики и бабы, спрашивая друг у друга, что горит, где горит. Но зарева и дыма не было видно, а колокол знай свое: «Дзон, дзон, дзон!..»

«… Дзон, дзон, дзон!..» Солнце как бы померкло, люди бледнели, с лиц их катился пот. Господи, да что же это? Пожара нет, а в колокол бьют. «Дзон, дзон, дзон!..» Какая еще беда, кого выручать, куда бежать?..

Степан будто помешался. Не видя ни огня, ни дыма, он дергал веревку, тяжелый язык бил по меди: «Дзон, дзон, дзон!..» — и бежал по улицам народ.

Сельский набат — страшное дело!..

— Вали! — скомандовал Рыжий Мишка Подлец.

Казаки, пришпорив лошадей, помчались вдоль порядка, плетьми подгоняя народ к волостному правлению.

Лошади храпели, скакали, не разбирая пути. Люди падали, казаки нагайками поднимали упавших.

Около волостного правления всадники осаживали народ в лужу, куда недавно Никита Семенович вкатил тарантас с Улусовым.

Теснимые лошадьми и подгоняемые плетьми, мужики лезли в грязную, вонючую воду. Тех, кто пытался сопротивляться, били нагайками.

Улусова и Пыжова не было: они заехали к какому-то «нахалу» перекусить и пробыли у него два часа.

— Куда же это вы нас запихали? — начали кричать из лужи. — Что же это за издевка такая?

Казаки деловито загоняли в воду пытавшихся вылезти.

— Стой, мужики! — сказал Андрей Андреевич. — Все равно хуже не будет.

Задыхаясь от быстрой ходьбы, подошел Данила Наумович. Улусов послал его узнать, тут ли Никита Семенович, а если нет — немедленно доставить его к волостному правлению.

Двое конных ускакали за ямщиком. Возвратились они скоро. Никита Семенович спал и был разбужен нагайками.

Он бежал по улице, а стражники скакали вслед, подгоняя его. Около лужи ямщик споткнулся и упал лицом в грязь.

— Ладно, — пробормотал он, залезая в воду. — Ладно, вашу про вашу… Баловаться так баловаться! — И, вытерев лицо, погрозил стражникам кулаком.

Наконец Улусов и Пыжов подъехали к волостному правлению. Пыжов был пьян, шатался в седле и протирал глаза.