— Но это еще не все. Семьсот помещиков владеют двадцатью одним миллионом десятин. Разделите, и выйдет, что каждый такой барин имеет тридцать тысяч десятин. А сколько имеет земли все ваше село?

— На круг на душу — три десятины. — Голос Луки Лукича прозвучал глухо.

— Вот-вот! Семьсот бар имеют по тридцати тысяч десятин, а девять миллионов мужиков — не больше трех десятин на двор!

Лука Лукич уперся мрачным взглядом в стену.

— Кому же нужна такая вопиющая несправедливость?

— А я скажу вам кому. Барам, господам помещикам нужны дешевые и покорные батраки. И надо им еще, чтобы вы исправно платили выкуп. Вы знаете, что за те клочки земли, которые вам дали по манифесту, вы уже заплатили два миллиарда рублей?

— Что: это за число? — устало спросил Лука Лукич.

— А это, Лука Лукич, две тысячи миллионов.

— Батюшки мои! — ахнул Лука Лукич.

— И за что платим? — ввязался Петр. — Ведь за что дерут-то? За дерьмо, прости господи! За то, что мы на нашей ниве не только что двумя — одной-то ногой стать не можем! Ровно журавель, на одной лапе маячим.

— Так вот, я хочу вас спросить, Лука Лукич… Как же может государь приказать всем Улусовым отдать вам землю, если ему и всем барам нужны именно такие — безземельные, нищие, голодные? Ведь поэтому сыто и богато живут помещики, на которых держится трон царя!

— Господские земли нам не нужны, — сказал Лука Лукич, но уже не так твердо. — Есть и прочие земли.

— Какие же? — Ленин, пристально наблюдая за Лукой Лукичом, отмечал, как мрачнеет его лицо, как все глуше становится его голос, как сомнения, теснясь в сердце, мучают его все сильнее. — Какие же еще могут быть земли? Церковные?

— И тех не требуем. — То земли божьи, — хмурясь, отвечал Лука Лукич. — На божье посягать грех.

— Да, да! У попа тридцать десятин, а у Андрея Козла — три… Это божье дело, батя? — вставил Флегонт.

— Молчи! — снова осадил его Лука Лукич.

— Есть еще земли казенные, — подсказал Ленин.

— Те земли — нашей державы сила, их нам взять не можно, — с достоинством заявил Лука Лукич.

— Да ты, батя, политик! — засмеялся Флегонт.

— Значит, ни церковных, ни казенных земель вы не хотите? Но тогда остаются только господские.

— Не знаю уж, какие там земли остаются, то знает царь. Он над всей землей начальник, он наш главный земельный хозяин — вот оно как, — отбивался Лука Лукич. — Уж он раскинет умом, определит, какие земли нам, какие барам, какие попам.

— Ладно, батя, — вмешался в разговор Флегонт. — Вообрази такую картину… Ну, надумает царь, ну, скажет: «Ладно, дать мужикам землю, отрезать у бар, у заводчиков, у попов!» А вдруг они не послушаются? Ведь их — орава, в их руках вся власть, верно, господин Ульянов?

— Так, так! — поддержал Флегонта Ленин. — А ну, Лука Лукич, скажите: что же мог бы сделать с ними царь, если в руках дворян и богачей вся сила? Банки в их руках, войска, полиция…

— А царь кликнул бы клич: «Люди, мол, добрые, простые, верные мои подданные, а ну, подсобите. Мне, мол, невмоготу одному с барами управиться!» Тут бы мы и навалились!

— Но, Лука Лукич, — отозвался Ленин, лукаво поблескивая глазами, — как же он смог бы кликнуть клич? В газетах напечатать? Газеты в руках богачей! По почте вам манифест послать о милости насчет земли, как вы говорите? Но почта в руках министра, а министр — богач, помещик… Как бы дошел его голос до вас?

Лука Лукач молчал, сраженный словами Ленина.

— Царь и не хочет подать своего голоса, Лука Лукич! — снова заговорил Ленин. — Поймите, он и не подаст его. Не может он отдать вам землю, потому что отдать вам землю — значит отдать в ваши руки власть и силу… Да разве они вам по своей воле отдадут все это? Да ведь это значит вас сделать хозяевами России!

Лука Лукич молчал; терзаниям его не было конца. Никогда еще не слыхивал он таких крамольных, но таких умных и справедливых слов. Как возразить этому юноше? Чем опровергнуть его мудрость, господом ему данную?

— Зачем вы мое сердце мутите? — с горечью, с болью вырвалось у Луки Лукича. — Тошно мне, душу вы мою рвете. А к чему? Я царю не враг и бунтовщиком супротив него ввек не буду.

Ленин — волнение Луки Лукича передалось и ему — шагал из угла в угол. Услышав последние слова Луки Лукича, он остановился и сказал, вкладывая в свои слова всю душевность, которой у него было так много:

— Если вы действительно понимаете народную нужду, Лука Лукич, вы должны знать, что рано или поздно народ пойдет против царя и будет с нами. И вы, будете с нами, Лука Лукич, если ваше сердце кровоточит, видя народную нужду.