Совет учительницы он намотал на ус, перестал сторониться людского общества, повадился ходить на сходки, безмолвно сидел в сторонке, слушал, наблюдал, порой улыбкой поощрял Андрея Андреевича, когда тот выходил на середину круга и с места в карьер начинал вопить о сельских делах и поносить начальство; сельского старосту в такие часы холодным потом омывало!..

Иной раз у сторожевской избы собирались соседи, — покурить, посудачить о том, о сем. И вот как-то Флегонт вставил такое хлесткое словцо насчет начальства, что мужики долго хохотали, схватясь за животы.

С того дня Флегонт все чаще и чаще вставлял свои словечки, заставлявшие мужиков смеяться до упаду.

Мишенью своих шуточек Флегонт чаще всего избирал земского начальника. Сам же, отпустив какую-нибудь очередную шутку по адресу Улусова, сохранял полнейшую невозмутимость и даже как бы удивлялся: с чего бы это люди покатываются?.. То он с совершенно серьезным видом скажет, будто Улусов собирается отдать распоряжение всем мужикам плеваться только в левую сторону, а кто плюнет направо, того тотчас в холодную. То вдруг объявил:

— Слышь, старики, чего Улусов-то задумал?

— Ну, ну? — раздались голоса.

— Скоро от него такой приказ выйдет: всем ходить вверх ногами.

— Будя! — смеялись мужики.

— Не будя, а так оно и есть!

— Человеку, того-этого, — сказал Андрей Андреевич, — вверх ногами самим богом ходить не положено.

— Бог богом, а начальство, оно свою линию ведет, — отвечал с усмешкой Флегонт.

— Да ведь нельзя же ходить эдаким манером! — крикнул кто-то.

— А ты и не ходи. Ты ходи обыкновенно, по-божески. А как Улусов наскочит да спросит: «Ах, мол, такой-рассякой, почему не вверх ногами?» — ты ему тем часом и скажи: «Вот-де, ваша милость, сейчас вверх ногами и пойду, отдохнуть перевернулся». Он усмехнется и дальше себе поедет, да еще, пожалуй, гривенник даст за послушание.

Люди смеялись, а иные покачивали головой. Так первый проблеск мысли о начальстве, поставленном, чтобы чинить издевки над народом, появлялся в их смутном сознании.

Впрочем, у Флегонта хватало выдержки не участвовать в скандалах, неизбежно возникающих в селе. Он подавал свой голос тогда, когда очередная ссора принимала опасный оборот.

Лука Лукич, рассердившись, однажды буркнул сыну:

— Это ты что за привычку взял — людские дела по-своему поворачивать?

Флегонт лениво зевнул.

— А я что? Им виднее!

— Я вот покажу тебе — виднее! А лавочника ты вчера ловко срезал! — вдруг рассмеялся Лука Лукич и сурово добавил: — Нет, ты эту дурь из головы выбрось. Жениться тебе надо, парень. Ай еще не подыскал себе милку?

— Подыскал! — Кроткая улыбка сына обезоружила старика.

— Кто же такая? Какого роду-племени? Когда сватов можно засылать?

Флегонт помрачнел и, не ответив, поплелся во двор.

«Эва, дурень!» — подумал Лука Лукич.

Однажды вечерком Лука Лукич, только вернувшийся из Тамбова, рассказывал соседям о тяжбе с Улусовым. Конца-краю ей не было видно. Кое-кто начал кричать, что пора бы, дескать, поднять Грамоту да, благословясь, созвать Полевой Суд.

Андрей Андреевич обратился к Флегонту:

— Слышь, Флегонт, а какая твоя мысль насчет Грамоты?

Флегонт повел плечом.

— Чего молокососов спрашивать? — взвился лавочник Иван Павлович. — Какая там Грамота, все одна ерунда!

Флегонт бросил на лавочника яростный взгляд, и людям вчуже стало страшно.

«Петькин волчий глаз! — подумал Лука Лукич. — Ну, сильна же наша кровища».

— Насчет этого скажу так: чем Грамоту подымать, лучше соберите побольше денежных грамоток, они вернее помогут… А уж мой батя знает, как судейских подмазывать, какие у них для того имеются места. А Книга Печатная есть, это так. Только не там вы ее ищете.

— Умник выискался! — насмешливо сказал лавочник. Поди поищи.

— А, пожалуй, и поищу, — просто согласился Флегонт. — Далековато, да ничего, дотопаем! — прибавил он.

«Чего он задумал? — всполошился Лука Лукич. — Что ему втемяшила в голову учительница, будь она неладна?!»

Иной раз как бы случайно забредет Флегонт в волостное правление, проберется в «присутствие», да и просидит там на корточках около печки полдня, покуривая, позевывая, поплевывая, слушая и все примечая. То затешется в толпу мужиков, пришедших по делу, и слушает медленные, тугие речи, делая вид, что сельские заботы никаким краем не касаются его.