— Бунтовать? С топорами? — Николай повысил голос. — Я за бунт строго накажу. Я сечь буду бунтовщиков, так и передай своим, этим…

— Скажу, государь. Но что же нам делать? У адвокатов я был — один говорит одно, другой — другое. Судьи твои ни Грамоты, ни великой нашей нужды в расчет не берут, горе наше до них не доходит, сердца у них чугунные. Или и твое сердце не откроется перед народной мольбой?

Николай оторопел перед вопросом, поставленным в упор.

Гатчинское затворничество, страхи и шипение Константина Петровича, удесятеренная охрана, пресекающая проникновение во дворец духа натуральной жизни, сумрачный, вечно боявшийся бомбы отец сделали свое дело.

Николай остерегался всего непонятного и раздражающего. Он просиживал над бумагами до поздней ночи, но едва ему попадалось что-либо выходящее из ряда заранее составленных представлений, тотчас терялся, бежал за советами к мама, дядьям, к Победоносцеву, к Витте…

Все твердили ему разное: Победоносцев отрицал все, что предлагает Витте; Витте ненавидел Победоносцева; министр юстиции презирал всех скопом. Великие князья имели свои собственные суждения. А там еще матушка! У той тоже свои мысли, и опять-таки противоположные всем, высказанным до нее. Теперь обнаружилось, что и бесценная Аликс хочет заниматься государственными делами и не согласна ни с кем: ни с министрами, ни с князьями, ни с мама.

Но ведь не бежать же за советом сейчас. Он один на один с непонятным человеком, с его непонятными словами и требованиями. Что ему сказать? Николай в ту минуту не представлял себе, как бы он мог разрешить, с его точки зрения, мелкую дрязгу, к тому же освещенную односторонне. С другой стороны, мужик говорит с ним уверенно, чувствуя несомненную правоту, оттого и держится так.

— Хорошо, — с кислой миной промямлил Николай. — Я прикажу… Там разберутся.

— Где «там», государь? — смотря прямо в глаза царю, спросил Лука Лукич.

— Я велю… Если, конечно, позволят законы…

Горько вздохнул Лука Лукич. «Все пропало!» — подумал он и вслух сказал:

— Не гневайся, государь, на меня. Молод ты, ох, молод, батюшка. Того я в расчет не принял: рановато к тебе пришел. А о законах твоих скажу: лежат они, будто глухая плотина поперек речки. Трещит, государь, та плотина, и ежели не пробьешь в ней дыру, сорвут ее вешние воды и все смоют дочиста. Прости, государь, мои смелые речи, но я правду и господу богу говорю, а он превыше нас с тобой. Прощай!

Лука Лукич поклонился и ушел — такой же прямой, строгий, независимый.

Николай был рассержен и озадачен до крайности. Все его взгляды на власть и на государственное устройство проистекали из идеи, которую ему вдалбливали с малых лет: самая верная опора трона — крестьянство. Оно трудолюбиво и неприхотливо, оно верит в бога и в царя одинаково, и нет более убежденного монархиста, чем русский мужик. «За царя-батюшку — в огонь и в воду», — внушали Николаю, и Николай был в совершеннейшем убеждении, что так оно и ость. Но этот дед!.. Он такоеговорил, и как говорил! А что ему ответил царь русский?

Николай понял, что совершил ошибку, что старик ушел, чуть ли не потеряв в него веру. Он хотел крикнуть, остановить мужика. Но зачем? Что он ему скажет? Как исправит ошибку?

Он долго сидел в раздумье на ступеньке террасы.

Смеркалось. Апрельский день кончался, с залива потянуло холодком. Николай зябко повел плечами, закурил.

Рассеянный взор Николая поймал тень, мелькнувшую среди деревьев недалеко от террасы.

— Кто там? — окликнул он.

Из-за деревьев выскочила фигура в военном.

— Подойди сюда! — приказал Николай. — Кто ты? Почему здесь?

— Особого корпуса жандармов унтер-офицер Самопалов, ваше величество! — рявкнул унтер, вытянувшись перед царем и сделав рябую физиономию каменной. — Охраняю место, будучи на посту!

— Только не кричи так! Ты говори тихо, там государыня играет! — Николай помолчал. — Значит, меня охраняешь, Самопалов?

— Так точно, вашу священную особу.

— От кого же ты меня охраняешь? — последовал вялый вопрос.

— От верноподданных, ваше величество!

— Ступай! — резко сказал Николай. — И, пожалуйста, не попадайтесь вы мне больше на глаза. Все вы! Где-нибудь там, подальше, чтобы я вас не видел!

— Слушаюсь, ваше величество! — забывшись, гаркнул Самопалов и скрылся.

Музыка окончилась.

Николай вспомнил, что министр юстиции ждет его, тяжело поднялся и через террасу ушел домой.

— Ну, какие же вести принесли вы об этих заговорщиках? — спросил Николай Муравьева. — Я читал вчера департаментский доклад и был возмущен.