Вообще-то улица у нас ничего, хорошая, но в сильный дождь она всегда размокала, потому что немощеная, и машины иногда застревали. Правда, обычно они быстро выбирались и ехали дальше, а этот грузовик с прицепом никак не мог сдвинуться с места: заднее колесо въехало в лужу и размесило ее так, что получилась яма. Уж очень тяжелый был грузовик, на нем лежали громадные железные трубы, такие толстые, что и вдвоем не обхватишь. Шофер бился-бился, но ничего сделать не мог. Из соседних домов натащили ему кирпичей, досок, лопат. Мы с Марулькой тоже вышли под дождик и вынесли ему железную кочергу, которая была у нас вместо задвижки у калитки, но и наша кочерга не помогла, колесо сразу втоптало ее в лужу. Тогда шофер махнул рукой и ушел, даже не посмотрев на нас с Марулькой, когда мы пригласили его переждать дождь под крышей.

Через несколько минут, когда мы с Марулькой уже снова были дома и снова сидели у окна, он вернулся с какими-то людьми. Они взобрались на грузовик, подцепили ломами самую большую и толстую трубу и сбросили ее на землю прямо возле наших окон! После этого грузовик легко выбрался из лужи и уехал. Представление окончилось.

Нам с Марулькой сразу стало скучно и надоело смотреть на улицу. Я стала смотреть на Марульку. Я еще раз пересчитала Марулькины веснушки на носу. Все были на месте — ни одной не убавилось, ни одной не прибавилось.

— A у Фаинки Кругловой ресницы длинные-длинные, — сказала я. — Даже обидно.

— А мне не обидно, — тут же отозвалась Марулька. — У меня тоже длинные.

— У тебя они белобрысые, а у нее черные!

— Покрасила! — сказала Марулька.

— Не покрасила, — возразила я.

— Покрасила!

— Не покрасила!

— Покрасила!

Мне спорить больше не захотелось, и я сказала, что, пожалуй, всыплю Саньке за то, что он бегает под дождем с больным горлом. Марулька добавила, что все равно его микробы не передохнут, как он не старается их уморить, и мы обе после этого замолчали. Стало тихо-тихо. Только дождь шумел, да часы в спальне тикали, да Марулькино сердце колотилось молоточком. Оно вообще у Марульки было сумасшедшим. Даже когда она пугалась чего-нибудь, оно у нее не замирало, как ему было положено, а билось, как барабан.

И вдруг позади, за нашими спинами, у двери, раздался странный шорох. Мы обернулись…

На пороге комнаты стояла высокая темная фигура в длинном сером плаще с капюшоном, низко надвинутым на лицо!

Фигура стояла, молчала и тихонько шелестела плащом.

Я боялась оглянуться на Марульку. Я думала, что она уже мертвая…

Фигура вздохнула протяжно, еще раз прошелестела плащом, подошла поближе и спросила грустным женским голосом:

— Вы одни дома, да?

Я открыла рот, я хотела что-то сказать, но я ничего не сказала, я, совсем, как Марулька тогда, по-лягушачьи шлепнула губами — шлеп-шлеп!

— А кто еще есть? — снова грустно вздохнув, спросила фигура.

— Татьяна Петровна и… мама сейчас придут, — пролепетала я наконец-то. — Вообще у нас только Виктора Александровича нет дома… Он уехал на целый месяц… Надолго…

— Уехал надолго, — как эхо, повторила фигура.

Я увидела, что из-под капюшона выглядывает самое обыкновенное человеческое лицо с маленьким острым носом. И на конце этого носа я увидела прозрачную дождевую каплю. Потом капля сорвалась вниз. «Кап!» — раздалось в комнате, как выстрел.

Потом фигура стряхнула с носа еще одну набежавшую каплю, еще раз вздохнула, плотнее закуталась в плащ и, повернувшись, направилась обратно к двери, оставляя за собой мокрые следы.

— До свидания, — сказала она уже с порога. — Я к вам еще приду.

Она уже взялась за ручку двери. Потом вдруг остановилась, посмотрела из-под капюшона на нашу жабу, стоящую, как всегда на тумбочке у окна, грустно покивала ей головой, достала что-то из кармана плаща — сначала мне показалось, пару орехов… Она положила эти орехи на столик рядом с жабой и сказала, вздохнув:

— Вот. Возьмите остальные. Мне они не нужны.

И ушла.

Я опомнилась наконец-то! Я вскочила и подбежала к тумбочке, чтобы убедиться, что глаза меня не обманывают…

На тумбочке лежали остальные божьи коровки! Две штуки! Яркие, красные, с черными крапинками, чуть светящиеся изнутри…

— Откуда она их взяла? — закричала я. — Марулька! Откуда она их взяла?..

Марулька сидела на стуле, вцепившись обеими руками в его спинку и уставившись на столик, где стояла жаба. Лицо у нее было бледное-бледное…

— Вы же… Вы же сами, — у меня даже язык заплетался от волнения, — вы же с Татьяной Петровной сами сказали, что воспоминание… И что эта… твоя тетя их туда положила…

— Да, — прошептала Марулька. — Она их туда положила… Давно… И никто не знал…

Я все поняла!

— Марулька! — завопила я, подскочив, словно меня ужалили, — Так что же мы с тобой сидим? Это же она! Это твоя тетка к нам приехала! Ты что, не узнала ее, да? Почему ты не сказала, что она может приехать? Бежим! Догоним!