Марулька стояла посреди кухни и оглядывалась по сторонам, словно искала кого-то. Даже отсюда, от двери, где я стояла, можно было хорошо видеть, как у Марульки тряслись губы. Я затаилась, даже дышать стала как можно реже. А Марулька вдруг неожиданно сказала шепотом, глядя в угол за газовой плитой:

— Ну? И чего ты там прячешься-то? Выходи!

Я тихонько окликнула ее. Ни за что бы не подумала, что она так испугается. Она вздрогнула, позеленела, тихонько пискнула и уставилась на меня страшными глазами. Потом села на табуретку и разревелась.

— Разве ж можно так? — жаловалась она сквозь слезы. — Так же можно совсем до смерти напугать.

— Ну и ну! — сказала я и потрогала мокрый и холодный, как ледышка, Марулькин лоб. — Ты что, искала привидение?

— Я не искала, — ответила Марулька, отталкивая мою руку. — Я проверяла.

— Глупая ты, Марулька, — сказала я ей (мурашки бегали по моей спине), — ты такая глупая. Такая глупая, что просто и не знаю, что с тобой делать.

— Я еще посмотрю в сарае, — упрямо сказала Марулька.

— Совсем с ума сошла! Там дождь!

— Я еще посмотрю в сарае и, если нужно будет, залезу в башню.

— Лезь, — сказала я. — Лезь… Только помни: если свалишься, я не отвечаю! Своя голова на плечах есть.

— Есть, — подтвердила Марулька. — Но сначала я все-таки посмотрю в сарае.

Я даже не успела сдернуть с вешалки и накинуть на нее дождевик, она распахнула дверь и вышла во двор. Я — за ней! Не оставлять же ее одну под дождем во дворе, да еще в тот момент, когда она изо всех сил хочет нарваться на привидение!

Сарай под дождем казался таким огромным, таким черным, что я на месте Марульки, пожалуй, ни за что бы не стала с ним связываться. Но Марулька отодвинула лязгнувший засов, толкнула ногой дверь и, подождав немного, злым шепотом приказала кому-то:

— Ну! Нечего прятаться! Выходи!

Из сарая, конечно, никто не вышел. Сарай молчал и, наверно, именно поэтому казался особенно страшным и черным. Было тихо-тихо, только дождь шумел, да листья шелестели, да Марулькино сердце колотилось.

В конце концов я не выдержала. Я снова промокла до последней нитки, с носа у меня капала вода, а стояла я в большой луже, которая во время дождя всегда разливалась возле сарая.

— Ну, хватит, Марулька, — стуча зубами от холода, сказал я. — Лучше уж полезем в башню. Нельзя же столько времени ждать это привидение под дождиком.

Но Марулька упрямо стояла и ждала у сарая еще минут пять, до тех пор, пока мои зубы не начали лязгать так громко, что, если какое привидение и было в сарае, оно давно бы уже померло со страху.

— Ну, идем, — сказала наконец-то Марулька.

— В башню? — Лязг… лязг.

— В башню сейчас нельзя. Мама увидит, — сказала Марулька. — Вот когда все уйдут.

— Лязг, — сказала я. — Лязг… лязг! Знаешь что? Мне надоело лазить с тобой по этим дурацким сараям… Лязг! Не хочешь говорить, что сказала тебе Татьяна Петровна, не надо. Только помни: на светлые воспоминания больше не надейся! Лязг!

Марулька молчала долго и долго терла левой ладонью правое плечо. Так она делала всегда, когда начинала переживать.

— Ты моего дедушку знаешь? — спросила она вдруг.

— Еще бы! — ответила я и удивилась, потому что не поняла, при чем здесь Петр Германович.

— О нем сейчас все больше и больше говорят, — сказала Марулька с гордостью и снова потерла ладонью плечо. — В газете вон недавно писали, на выставку хотят взять.

Я все это без нее знала! Мне ли не знать об этом? Мне ли об этом не знать, когда статью для газеты написал мой Виктор Александрович! Но при чем здесь божьи коровки из жабы? И при чем здесь фигура в сером плаще?!

Я готова была избить Марульку за то, что она так долго тянет, выдавливает из себя по слову в час!

— При чем здесь божьи коровки? И что сказала тебе Татьяна Петровна?

Марулька еще раз потерла левой ладонью правое плечо, потом потерла правой ладонью левую коленку, чего раньше никогда не делала даже в самые тяжелые минуты своих переживаний, и сказала наконец-то, что Татьяна Петровна просила меня не волноваться и никому ничего об этом не говорить. Она сама во всем разберется. Потому что все это очень странно и непонятно. Ведь Марулькина тетка и в самом деле давно умерла.