Позабыв запереть джип, Полина кинулась к месту, где стояла небольшая группа людей. Среди других она увидала плачущего Бекешева, Таисию Титовну с аптечкой в руках и притихшего Сергея Дуло.

Полина подошла к могиле своей сестры.

Прихлопывая лопатой свежий холм, пьяненький мужичок заметил:

– Зима теплая. И нам хорошо, и ей – легче…

Она заплакала в воротник шубы. К ней подошел Сергей, обнял и повел прочь.

– Опоздала! – Она обернулась к холмику, а потом, продолжая плакать, уткнулась в куртку Сергея.

– Идем. – Дуло достал платок и вытер ее лицо. – Перестань. Все проходит – пройдет и это.

– Сережа-а-а… Я никогда не видела ее живо-о-о-ой! Какая несправедливость!

– Не плачь, Полина, не плачь. – Он тихонько прошептал ей на ухо: – И пожалуйста, говори тише. Слишком рано рассказывать, что вы сестры.

Вот так незаметно они перешли на «ты».

Присутствующих на похоронах пригласили в поселковую столовую, где по православному обычаю был накрыт поминальный стол. Домашние поехали в усадьбу – Дмитрий Андреевич не хотел устраивать пышных поминок.

– Этот день я хочу провести в тишине, – сказал он.

Ограничились обычным обедом. За столом, кроме него и Таисии Титовны, сидели Полина, Сергей Дуло и подруга Алины, которая вскоре попрощалась и ушла. Таисия Титовна непрестанно вскакивала и убегала на кухню помочь горничной, которая и без того неплохо справлялась.

После обеда Бекешев уехал в Москву, сказав, что к ночи вернется и ответит на все вопросы Сергея Дуло. Следователь не стал перечить хозяину, понимая, что депутат – это государственный человек.

Полина поднялась наверх и расположилась в гостевой комнате. Горничная, улучив момент, шепнула ей, что на самом деле раньше в этой комнате проживала Юлия Валерьевна.

– До тех пор, пока не уехала, – девушка оглянулась и заговорщицки добавила: – А уехала она перед самой смертью хозяйки.

– Я знаю. – Полина чувствовала себя совершенно разбитой. – Могу я принять ванну?

– Да ради ж бога! – Горничная заулыбалась. – Сейчас принесу полотенце.

Девушка побежала в конец коридора, а Полина зашла в комнату. Здесь все было слишком похоже на спальню Алины.

«Юлия во всем подражала ей. Она завидовала. Возможно, поэтому и стала любовницей Бекешева».

В дверь постучала и вошла горничная.

– Скажите, можно я расположусь в соседней комнате? – спросила Полина.

– В комнате Алины Николавны? Да ради ж бога! – Девушка протянула полотенце. – Ведь ей теперь все равно.

Полина перенесла чемодан и сумку. Потом отправилась в ванную. Разделась и с удовольствием погрузилась в горячую воду, которую для нее приготовила Дарина.

Вопреки ожиданиям, Полина не думала больше про умершую сестру. Возможно, ее успокоил бокал вина, выпитый на поминках. В душе настало странное умиротворение, и она подумала про Сергея Дуло.

Вспомнив то, как тот успокаивал ее на кладбище, как нежно шептал на ухо тихие слова, Полина закрыла глаза. В жизни осталось так много хорошего.

После ванны она решила прилечь. До вечера оставалось время. Усталость накапливалась исподволь, за несколько прошедших дней ей так и не удалось выспаться.

Стащив с головы тюрбан из полотенца, Полина откинула покрывало и улеглась в постель, прямо поверх одеяла. Глядя в потолок, рассматривала человеческие фигуры, глазами следовала изгибам фрески, пытаясь отыскать в памяти далекие отголоски, обрывки воспоминаний о том, другом, родительском доме, о сестре, которую так и не случилось узнать.

Полина протянула руку и подтащила к себе чемодан. Выкинув на стул вещи, достала старенькую картонную папку, а из нее фотографии семьи Троицких. Перевернувшись на живот, положила на подушку фотографию девочки у новогодней елки.

«Неужели это я?» – спросила она себя. Сначала ей не хотелось уверовать в то, что это ошибка. Полина сосредоточенно искала в лице девочки знаки, указывающие на то, что это не она, а кто-то совсем другой.

Однако вглядевшись, вдруг поняла – противиться бесполезно. Улыбка, разрез глаз, нос… То же самое, только повзрослевшее лицо смотрит на нее из зеркала каждый день.

Полина взяла в руки семейную фотографию, желая рассмотреть женщину, которая была ее матерью. Она была готова принять ее всей душой, но вдруг пришло воспоминание о другой женщине. О той, которая спасла и удочерила ее. Которую Полина все эти годы звала мамой. Из груди вырвался вздох:

«Наверное, это будет предательством… Господи, я совсем запуталась…»

Она разглядывала лица на фотографии. Мужчина и женщина, ее родные отец и мать, тоже рассматривали ее, как бы удивляясь тому, какая она взрослая. Странное чувство поселилось в душе Полины: как будто она нашла то, что давно искала.