Парень вздохнул:

— Немного, по правде говоря. Кевин иногда выпивал со стариком, Джереми я никогда не встречал. Думаю, все они чертовы извращенцы. В этом деле наверняка замешана целая шайка. Когда Паркс пришил Кевина, у меня были смутные подозрения, что тут все гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Но ведь никогда не хочется думать о плохом, так? Тем более, когда плохое может коснуться вас самих. Оказывается, мой старик уже давно состоял в компании извращенцев. Не зря он водил дружбу с Бленкли, называл его всякими дурацкими именами.

— Бленкли дружил с Баркером?

— Я не знаю, но хотел бы знать. Вы должны спросить его об этом, ведь так?

Теперь в его голосе звучал вызов, и Кейт понимала, о чем он думает: если Баркер — легавый, то ему удастся избежать наказания. Именно так всегда думают простые люди.

— Принести вам чего-нибудь?

Он кивнул:

— Кофе неплохо бы, и можно еще сигарет?

Кейт вышла из комнаты. Хотелось спокойно подумать, все разложить в голове по полочкам, а затем уже продолжать допрашивать Дэвида.

Если Баркер действительно в этом замешан, разразится невероятный скандал, и она хотела сначала убедиться в обоснованности подозрений, а уж потом заявить о них во всеуслышание. Она также собиралась довести полученную информацию до Ретчета и проследить за его действиями, дабы он не спустил дело на тормозах без веской на то причины. Наконец у них появилась хоть какая-то зацепка, и Кейт надеялась, что удача их больше не покинет.

Тот, кто за всем этим стоит, явно хорошо защищен. Все до смерти боятся произнести его имя.

Эвелин и Грейс молча сидели вдвоем. Виолетта в больничной часовне молилась за своего дорогого брата.

Казалось, обе пожилые женщины, не сговариваясь, заключили перемирие, понимая, что время для пустых перепалок неподходящее. Кроме того, каждая видела: другую тоже снедает тревога.

Грейс, как всегда, была элегантно одета и причесана, хотя и не вполне соответственно возрасту: бутылочного цвета костюм делал из нее пародию на старомодную секретаршу. На Эвелин было темно-синее платье и, несмотря на прекрасную погоду, ее непременные меховые ботинки.

По направлению к ним шла медсестра, и они обе смотрели на нее с трепетом, обуреваемые нехорошими предчувствиями, всегда возникающими в больницах. Страх перед дурными новостями часто оказывается хуже самих новостей.

Молодая женщина процокала мимо, не удостоив их даже взглядом, и губы Грейс гневно сжались:

— Мы, наверное, для них просто какие-то невидимки, судя по тому, сколько на нас обращают внимания.

Эвелин кивнула головой, соглашаясь:

— Точно. Как только заметно постареешь, пиши пропало. Помню, сколько я голов в молодости вскружила! Уверена, что и вы тоже. Насколько я понимаю, вы много лет работали, Грейс. Чем вы занимались?

Грейс подозрительно посмотрела на Эвелин, силясь понять, не издевается ли та над ней.

— Разве ваша дорогая доченька Кейт ничего вам не рассказывала?

Эвелин смутилась, поняв, что случайно разбередила старую рану.

— Я занималась проституцией много лет, — сказала Грейс с вызовом. — Об этом все знают, Эвелин, и я этого не стыжусь. После того как наш старик смотался от нас, мать практически все время болела, и все получилось как-то само собой.

Эвелин изо всех сил делала вид, что нисколько не шокирована.

— Сначала — красивая девушка, потом — красивая женщина… Меня использовали на сто процентов, выжали, как тряпку. Красота моя поистрепалась, такое случается. Я никогда не была замужем, я просто хотела удержаться на плаву. Я не очень-то люблю мужчин, но вряд ли только из-за моей профессии. Нашему поколению нелегко пришлось — война и все такое. Я тоже хлебнула горя. У меня родился ребенок и вскоре умер, но все равно — рожать без мужа! Это запятнало мою репутацию. — Она с горечью засмеялась: — Одна девушка с нашей улицы тоже родила. К тому времени она уже года три не видела своего муженька, но все же официально состояла в браке, и потому рождение ребенка все восприняли нормально.

Горечь в ее голосе вызвала у Эвелин сочувствие. Глядя, как Грейс нервно теребит юбку, она размышляла о том, что заставляет людей выбирать в жизни ту или иную дорогу. Даже в таком немолодом возрасте лицо Грейс носило следы былой красоты. Она до сих пор сохранила прекрасную фигуру и выглядела как женщина обеспеченная и принадлежащая к приличному обществу, — правда, лишь до тех пор, пока не открывала рот, откуда изливались потоки уличного жаргона.

Эвелин поняла, почему Грейс решила облегчить душу. По мнению Грейс, Кейт наверняка насплетничала матери о происхождении Патрика и о том, как Грейс зарабатывала на хлеб. Большинство людей не нашли бы в себе силы удержаться и промолчать, ведь эти сведения поражали воображение. Однако Кейт, храни ее Господь, никогда ни словом не обмолвилась о прошлом Грейс, и Эвелин ничуть на нее не обижалась, — наоборот, она восхищалась порядочностью дочери.