Юрьенен Сергей
Шрифт:
Алексей глотнул виски.
— Ничего не значит. Один раз — не пидарас, как говорят у нас в СССР.
— Согласен… — Люсьен взял бутылку, сделал свой глоток, затянулся и вынес сигарету наружу, выбросив руку в проём окна.
— И всё же первый сексуальный опыт. Невинным был еще… Тебя никогда не ебли в жопу?
— Не физически.
Но Люсьен упорствовал в серьёзности.
— Повезло. Но я не имею в виду секс. Грубый — я имею в виду. Потому что он может быть как нежность. Просто продолжение дружбы…
— Другими средствами, — поддакнул Алексей.
Люсьен обиделся. Завинтив бутылку, он откинулся. Демонстративно, чтобы даже не соприкасаться.
Машину озарило — на стоянку въехал ещё один грузовик.
— Нет, не могу… ты спишь?
— Ну?
— Я в смысле Бернадетт. Всё думаю о ней.
— А ты не думай.
— Нас венчали в церкви — я фото не показывал? Мы с ней курили до рассвета и под венцом стояли под балдой, едва не заржали патеру в лицо. Муж и жена — едина плоть…
Он засмеялся, а потом ударил головой так, что металл загудел.
— Фе па ль кон [85] , Люсьен.
— Могу и faire une pipe [86] .
— Фе па ль кон.
— А это буду не я — она. Bernadette, c’est moi [87] . — Люсьен засмеялся. — А меня в её лице, возможно, ты уже познал, и глаз свой русский себе до этого не вырвал. Чего молчишь? Имело место?
85
Не муди (франц.).
86
Отсосать (франц.).
87
Бернадетт — это я (франц.).
— Нет.
— Молодец! Всегда скрывай источник. Первая заповедь журналиста. Защищать источник информации. О чём она тебя проинформировала блядским своим ртом? Зубы у неё в порядке, дантисту сам платил…
— Говорю тебе! Ничего не было.
— Сейчас будет.
— Не муди.
— Потому что Bernadette, c’est moi. Сейчас она тебя — своими гнусно-нежными устами. Или как ваш развратно-церебральный Набоков писал за конторкой нашей мадам Бовари. Я одержим ей, как Флобер, ты знаешь? Не повторить ли нам сцену в фиакре? Классическую? А ля франко-рюсс. А может, просто в жопу? А sec? [88]
88
Всухую? (франц.).
— Слушай…
— Весь внимание?
— Давай спать.
— Не хочешь мадам Бовари? Что ж, по рукам пойдёт тогда…
Он вылез из машины.
— Эй, постой… Люсьен?
Не оглянувшись, друг удалялся на свет жаровень.
— Ну и чёрт с тобой!
Завинтив окна до отказа, Алексей свалился лицом в разложенные для двоих сиденья. Он слышал, как на стоянку сворачивали грузовики — один, потом другой… Вонь окурков не давала заснуть. Обдирая пальцы, он вытащил пепельницу и вытолкнул дверь.
На краю заставленной выпивкой стола транзистор передавал нечто греческое. В отсветах углей пара шоферов танцевала сиртаки, остальные подхлопывали — и с ними был Люсьен.
Выбив окурки в урну, Алексей вернулся и захлопнулся.
Какое мне дело до всех до вас?
Алексей открыл глаза. Лицо у Люсьена было серым и пустым. Он пытался без шума сложить своё сиденье.
— Са ва?
Люсьен не ответил. Международные трейлеры забили весь паркинг, сверкая хромом и стеклом, как небоскрёбы. Солнце ещё не взошло. Асфальт потемнел от росы. Содрогаясь, Алексей вернулся в машину, щёлкнул ремнём. Избегая контакта глазами, Люсьен вырулил со стоянки.
Автострада была ясной, как небо. По воле водителя машина пролетела станцию обслуживания, и до кофе они дорвались уже только перед самой границей.
Они пили молча.
За чистой скатертью в красную клеточку.
Дорога шла и дальше через лес.
Потом навстречу опустился шлагбаум.
Странно было видеть на солнце насупленные лица пограничников в чёрно-синей форме, которая показалась Алексею родной. Но здесь, на просёлочной дороге, к служебным обязанностям французы относились всерьёз. Один отправился с их документами в будку, другой заставил выйти и открыть багажник. Дотошный пограничник даже влез в машину, не оставив без внимания полароидные снимки на заднем сиденье, а потом (c’est pas porno [89] — пытался отшутиться Люсьен) потребовал предъявить упакованные картины с животными, невинные игры которых в бильярд и в карты провинциала не растрогали. Но парижане были чистыми. Ничего, кроме тихого отчаяния, во Францию ввозить не собирались. Люсьену вернули паспорт без замечаний, голубой же Titre de voyage [90] эмигранта вызвал сведение бровей:
89
Это не порно (франц.).
90
Путевой документ (франц.).
— Месье! Ваш документ просрочен.
Алексей заглянул в страницы, заложенные большим и грубым пальцем, как бы не веря своим глазам.
— Пардон.
— Впустить не можем.
— Но…
— Месье!
— В чём дело? — спросил Люсьен из машины.
— Месье не может въехать во Францию. Документ месье просрочен. Прошу, — вернули Алексею книжку.
— Что же ему делать?
— Не наша проблема, месье. Освободите дорогу!
За Люсьеном уже посверкивало несколько машин, и всё, что он нашёлся сказать на прощанье, было: