— Я присмотрю за ним. Идите, занимайтесь своими делами. Мы будем готовы через час.

— Через полчаса, — сказал Генрих.

— Через час.

Она повела Оттона перед собой. Люди Генриха расступились, давая им пройти. Один из них пошел следом. Она не обратила на него внимания.

Она собиралась целый час, хотя легко могла бы уложиться и в пятнадцать минут. Она приказала потрясенной, дрожащей Гудрун укладывать вещи, послала приготовить завтрак. Оттон не хотел есть, она заставила его проглотить несколько кусков. Его обуревало волнение.

— Я поеду на коне, — твердил он. — Сам.

— Не сам, — сказала она, но он не слушал. Она сжала губы; горло у нее перехватило. Она думала об измене. Только чудо помешает ей плюнуть в лицо его преосвященству архиепископу.

Исмаил пришел вслед за слугой, который принес завтрак, одетый, в тюрбане и чересчур спокойный. Он сел за стол, но не ел, слушая со всем возможным терпением болтовню Оттона.

Аспасия внимательно приглядывалась к нему. Бог знает, что могли наговорить ему эти головорезы. Похоже, что его никто пальцем не тронул. Она полагала, что никто и не попытался бы.

Странно. Случилось самое худшее, что она могла себе вообразить. Оттон предан, Генрих в городе, чуть не вся армия знает, кто любовник Аспасии. А она чувствовала облегчение. Свободу.

Солнце уже поднялось и светило в узкое окно, когда Аспасия послала за захватчиком. Он пришел, и это ее позабавило. Византиец никогда бы не дал ей такого преимущества.

— Мы готовы ехать, — сказала она, — куда ты пожелаешь.

— Значит, готовы, — ухмыльнулся Генрих. Он явно забавлялся еще больше, чем она. Он подозвал Гудрун. — Иди сюда, бери мальчика. Это все его вещи?

— Не все, господин, — отвечала Гудрун. — Только эти и эти. Остальное госпожи Аспасии.

— Возьми это, — приказал Генрих солдату, пришедшему вместе с ним.

Он взял то, на что указала Гудрун. Аспасия подавила вздох. Значит, ей самой придется нести свои вещи.

Гудрун вывела Оттона впереди Генриха и солдат с вещами. Аспасия взяла самый легкий из своих тюков.

— Не надо беспокоиться, моя госпожа, — сказал Генрих. Теперь он уже откровенно смеялся.

Аспасия повернулась к нему:

— Тогда пришли человека помочь мне.

— Не надо, — повторил Генрих. — Его величество согласился покинуть тебя на некоторое время. — Он перевел взгляд с нее на Исмаила, покачал головой. — Признаюсь, нелегко было уговорить его. Мне пришлось пообещать, что ты будешь хорошо себя вести.

Аспасия выкинула его слова из головы:

— Оставь эти разговоры. Я еду с его величеством.

— Не едешь, — сказал Генрих со стальной непреклонностью.

— Конечно, еду. Я нужна ему.

— У него есть нянька. У меня есть учителя, которые ждут его, родственницы, с которыми он будет рад познакомиться. Хорошие женщины, — подчеркнул Генрих. — Достойные женщины. Которые могут учить не только словами, но и собственным примером.

Аспасия оставалась холодна. Это лучше, подумала она отстраненно, чем жар безумного гнева.

— Ты должна признать, — продолжал Генрих, — что я милосерден. Я не брошу тебя в тюрьму. И я не поступлю с твоим любовником так, как велит закон поступать с неверными, осмелившимися вступить в связь с христианкой, да еще с царевной. Когда мы уедем достаточно далеко, вы тоже сможете ехать куда захотите. Даже к своей императрице, если угодно. Я не сделал здесь Ничего такого, что я хотел бы скрыть.

Он проявил просто пугающий здравый смысл. У него был Оттон, а вместе с ним — регентство. Феофано придется смириться с этим; он был уверен в победе. И ее родственница будет у него в долгу. Он мог бы опозорить Аспасию, кастрировать или убить ее любовника, или бросить их в тюрьму так же надолго и так же без надежды на освобождение, как бросили самого Генриха за измену, что едва ли больший грех, чем грех Аспасии.

Можно попытаться убить его, подумала она, но это вряд ли удастся, а Исмаил наверняка будет убит.

Глядя в бледное, изможденное заключением лицо Генриха, она вдруг поняла, что он боится ее. Яд в кубке, кинжал в спину — он прекрасно знал, чего можно ждать от царственной византийки. Но он не решился покончить с ней. Она занимала слишком высокое положение.

Оттон уехал, его увезли. Она даже не попрощалась с ним. Если бы она не была так безумно разъярена, она не смогла бы удержать слезы.

Она встретилась взглядом с человеком, который его отнял. Она выдержала этот взгляд. Она заставила его опустить глаза. Она наклонила голову самым царственным движением.