— Ты можешь идти, — сказала она.

Архиепископ Варен был так же рад отделаться от Аспасии, как она — освободиться от него. Он мог бы оказаться достаточно мстителен, чтобы выбросить ее на снег обнаженной, как он обнаружил ее, а заодно и ее любовника; но приказ Генриха и его собственная осторожность заставили его дать ей приличествующее сопровождение. Ей позволили взять с собой все, что ей принадлежало. Вместе с имуществом Исмаила, с мулами и лошадьми, со слугами, они составили внушительный караван.

Сопровождающие получили указание проводить ее по дороге в Италию. Она не должна была отклоняться с нее ни на восток, куда уехал Генрих с украденным императором, ни на запад, где франкские вельможи могли задумать сами разыграть императорскую карту. Она везла послание Генриха к Феофано и была полна решимости доставить его по назначению.

Архиепископ не был столь любезен, чтобы проститься с ней. Он только раз разговаривал с ней после того, как Генрих увез Оттона; он пригласил ее в свой кабинет после утренней мессы, на которой она присутствовала без всяких препятствий. Молодой священник дал ей отпущение грехов, не зная, по-видимому, кто она и что натворила. Она надеялась, что он не слишком дорого заплатит за свое незнание.

Его преосвященство явно был намерен сыграть роль исповедника. То, что у нее был свой духовник, по крайней мере, до тех пор, пока он не уехал с Оттоном, не имело значения для духовного лица столь высокого ранга. Он приветствовал ее весьма самоуверенно и предложил ей стул, стоявший перед его рабочим столом. Он не предложил вина, такая любезность, видимо, была выше его сил.

Он сложил руки на столе. На них были красивые перчатки из кожи козленка, белые, расшитые золотом и аметистами; аметист в его кольце сиял глубоким чистым пурпуром.

— Я надеюсь, — сказал он, — что ты осознаешь свой грех и должным образом раскаиваешься.

— У меня есть свои грехи, — согласилась она.

— Тело — непростой слуга. Часто оно порывается стать хозяином духа. Каждый добрый христианин должен стремиться управлять им; и освободить его от плотских искушений.

— Следует восхищаться святыми, — ответила она, — и особенно девственными мученицами.

Он пристально взглянул на нее, словно почувствовав ее иронию. У нее было десять лет, чтобы приготовиться к этому, чтобы устоять перед реальностью своей вины. Она старалась сохранить спокойствие на лице, не поднимала глаз, как истинно кающаяся.

Он подвинулся на своем кресле. Оно заскрипело. Он был не очень высок ростом, но весьма дороден: большой, цветущий, рыжеволосый германец. Как большинство князей этой варварской церкви, он был не только духовным, но и светским владыкой. Он участвовал в заседаниях королевского совета, имел в своем правлении земли и людей, даже ходил на войну.

Но ею он управлять не будет, это пустые попытки. Она взглянула на свои сплетенные пальцы. Суставы побелели. Она осторожно разжала их.

— Ты, несомненно, понимаешь, — продолжал он, — какая опасность угрожает твоей душе. Достаточно и обычного плотского греха. А уж грех с низким магометанином…

— Мусульманином, — поправила она негромко, но ясно.

Он помолчал.

— Почитателем фальшивого пророка Махунда…

— Они не почитают никого, кроме Бога, — сказала она.

Она услышала его свистящее дыхание. Бросив беглый взгляд, увидела, что его красное лицо стало еще краснее. Но он еще владел собой:

— Христианке не подобает вступать в связь с слугой ложного бога.

— Не так ли говорил святой Елене ее исповедник, когда она стала женой языческого императора?

— Святая Елена, — возразил он, — жила со своим мужем в целомудрии, как брат и сестра.

— И от этого у нее родился сын.

Архиепископ Варен прямо взвился:

— Ты добьешься обвинения в ереси, кроме обвинения в прелюбодеянии?

Ее глаза вспыхнули. Она знала, что должна бы испугаться. Она испугается позже. А сейчас она была в ярости:

— Я не ищу оправдания тому, что совершила. С самого начала я была ему женой, и он был мне верен, так же, как я ему. Наш грех только в том, что наш союз не получил благословения священника. Во всех других отношениях он так же священен, как узы любого христианского брака.

— С неверным это невозможно.

— А почему я не могу надеяться, что в один прекрасный день он откроется для истины? — Когда-то она правда так думала. Но этому человеку не нужно знать, как давно она перестала надеяться, а потом и желать, чтобы Исмаил стал чем-то другим, чем он был. — Разве не на это надеялись Елена, и Радегунда, и другие женщины, вступавшие в брак с неверными?

На это ему было нечего возразить. Он предпочел угрожающе нависнуть над ней и прогреметь: