Шрифт:
Если элита, которая должна быть главной ударной силой информационной войны, если она смотрит на мир чужими глазами, это означает, что она поставлена под поток чужой информации. Это означает, что у неё выбито из рук информационное оружие, она информационно безоружна. У неё нет оружия.
Скажем, тебе говорят: «Твоя страна плоха». — Да, моя страна плоха. Вот смотрите: предпринимается попытка навязать России, современной России, тезис о том, что Россия так же виновата в развязывании Второй мировой войны, как Гитлер, как Третий рейх. Начинаются оправдания: «Да нет, мы хорошие».
Вместо этого должен идти другой удар. Мы должны доказывать (и для этого вполне хватает доказательств), что главные виновники Второй мировой войны вместе с Гитлером — это британцы и американцы.
Именно их противоречия породили взрывоопасную ситуацию, которой воспользовался Гитлер. Не надо оправдываться, надо атаковать.
Russia.ru,
24.12.201
СМЕНА МОДЕЛИ РАЗВИТИЯ РОССИИ В МИРОВОЙ СИСТЕМЕ В КОНЦЕ XX ВЕКА И ЕЁ РЕЗУЛЬТАТЫ
В 1980-е годы «горбачёвщина» превратила структурный кризис советского общества в системный. Его источником и одновременно составной частью была смена модели интеграции России/СССР в мировую систему.
В доиндустриальную эпоху Россия (с середины XVI в.) была отдельной мир-системой — как Западная Европа, Китай, аль-Хинд (северное побережье Индийского океана от Восточной Африки до Зондских островов). В этом качестве она успешно противостояла как Османской империи, так и Западу, будь то Швеция Карла XII или наполеоновская Франция. В то же время уже с середины XVIII в. Россия начинает активно втягиваться в мировую экономику (екатерининский заём, торговля зерном), где доминирует Великобритания. До тех пор, пока и Россия и Запад «играли» в одной — доиндустриальной (или раннеиндустриальной) — «лиге», это включение не создавало для России серьёзных внутренних и внешних (политико-экономических и геополитических) проблем. По крайней мере, она их решала, как это показали наполеоновские войны — «постой-ка, брат мусью».
Однако к середине XIX в. ситуация изменилась. В первой половине XIX в. Великобритания создала индустриальную систему производительных сил. В результате западноевропейская (североатлантическая) мир-система отбросила дефис и превратилась в «длинные пятидесятые» (1848–1867 гг.) в подлинно мировую систему производства и обмена, которая была несовместима с другими мирсистемами и должна была включить их в себя в качестве зависимых элементов, периферии, подавить их, поставив под прямой или косвенный контроль, а для этого — уничтожить.
К середине XIX в. таких мир-систем оставалось две — Россия и Китай, и обе стали объектом англо-французской агрессии: Крымская война и Вторая опиумная война начались одновременно. В отличие от Китая, Россию не удалось ни превратить в полуколонию, ни загнать, как планировалось, в границы начала XVII в. (это будет сделано позже — в 1991 г.); более того, Россия нанесла Великобритании ответный асимметричный удар — «Большая игра» в Центральной Азии. И, тем не менее, возможности России после Крымской войны были ограничены, модель Петра I — Николая I, по сути, была предана забвению, началась её интеграция в мировую, контролируемую англосаксами систему в качестве поставщика сырья, сырьевого придатка, а следовательно — финансово зависимого элемента. Эту модель можно условно назвать «моделью Александра II», поскольку именно в его царствование был заложен её фундамент, именно благодаря его политике в 1860-1870-е годы она стала необратимой (при сохранении самодержавного строя), несли Александр III пытался, иногда не без успеха, затормозить её действие, то при Николае II она реализовалась полностью, приведя к революциям 1905 и 1917 гг., к крушению самодержавия и самой модели Александра II.
И это не случайно. Объективно эта модель предполагала нарастающее проникновение иностранного капитала; занятие им важнейших позиций внутри страны; рост финансовой зависимости от западного капитала и, как следствие, — ослабление внешнеполитических позиций и даже ограничение суверенитета, международной субъектности; формирование западоподобных (западоидных) господствующих групп с соответствующим образом жизни; обнищание широких масс — рост социально-экономической поляризации; нарастание социальной напряжённости и политической нестабильности. Всё это Россия и получила в конце XIX — начале XX в. Результат — революция, распад страны, гражданская война. В лице большевиков, интернационал-социалистов русская история подписала приговор «модели Александра II», «модели белой полуимперии».
Вторая, а точнее, альтернативная модель — Россия не элемент мировой системы, а альтернативная мировая система, антисистема по отношению к капиталистической, системный антикапитализм. Эта модель, которую условно можно назвать «сталинской», или моделью «красной империи», возможна только на основе технико-экономической и финансовой независимости от капиталистического мира, а следовательно — на основе создания мощного военнопромышленного комплекса (ВПК), значительной автархии по отношению к внешнему миру, мобилизационной экономики, высокой степени контроля центральной власти над верхами (вплоть до сферы потребления) и населением в целом. Результат реализации этой модели — восстановление великодержавного статуса России в виде СССР, биполярный (ялтинский мир), второе место СССР в мировой экономике, прогресс в науке, технике и структурах повседневности.
По целому ряду причин, которые здесь не место детально разбирать и которые, если говорить вкратце, были связаны с развёртыванием двух первых базовых противоречий советского коммунизма как системы, со второй половины 1950-х годов началась эрозия этой системы, и тип её отношений с мировой капсистемой был интегральным элементом этой эрозии. Советская номенклатура решила интегрировать СССР в мировой рынок. Отчасти это было связано со стремлением включиться в западную систему потребления, отчасти с экономическими успехами 1950-х годов, благодаря которым советская верхушка приобрела уверенность в том, что сможет победить Запад на его поле — на мировом рынке, действующем по законам капитализма. Данную точку зрения разделяли многие западные политики и журналисты, и это ещё более усиливало советское «головокружение от успехов».