Шрифт:
В 1832 году Боратынский продал Смирдину полное собрание своих сочинений. И через три года оно вышло – «Стихотворения Евгения Боратынского» в 2 частях. А затянулось издание в связи с доработкою текста. Будучи требователен к себе, автор редактировал даже уже появлявшееся в печати. Тормозила выход книги и пересылка корректур, поскольку печатанье шло в Москве, а сам Евгений Абрамович проживал в эту пору в Маре. Однако же как не отделывал свои произведения мастер, публика, да и критика не сумели проникнуться их совершенством.
Не исключено, что творческое восхождение художника даёт эффект, противоположный желаемому: чем выше он поднимается, тем более и более удаляется от обывателя и всё менее и менее понятен ему. Встреченный триумфально в начале поприща, Боратынский, как и Пушкин, изведал равнодушие читателей к своим зрелым стихам. Общая участь всех великих. Впрочем, и самих творцов их собственный индивидуальный поиск разводит столь далеко, что и они оказываются порою бесконечно чужды друг другу.
Хорошо Александру Сергеевичу – его поэтическая Вселенная, кажется, была способна вместить всё и всех – от Гомера и Шекспира до детской писательницы Ишимовой и кавалерист-девицы Дуровой. А вот Евгений Абрамович, творчески разминувшись с Пушкиным, не сумел оценить «Евгения Онегина» и посчитал его подражанием байроновскому «Чайльд Гарольду», до неприличия хохотал над «Повестями Белкина», не чувствовал прелести пушкинских сказок.
В 1836 году, после смерти тестя, на Боратынского наваливаются хозяйственные заботы всего семейства Энгельгардтов. Постоянные разъезды из имения в имение: и в Тамбовскую Мару, и в Тульский Скуратов, и в Глебовское под Владимиром, и в Казанские поместья – Алтамыш, Каймарак, Вознесенское. Заклад и перезаклад имений, займы, расчёты с кредиторами и опекунским советом, контроль за управляющими, их назначение и смещение.
Всё это отвлекало от литературы и лишало покоя, столь необходимого для глубоко прочувствованных элегий и философской лирики. Ведь мудрость хоть и порождается пережитыми страданиями, но появляется на свет уже позднее – в период праздности и безделья, как светлый умиротворяющий взгляд в прошлое. А тут не то что писать, но и задуматься о жизни стало некогда.
Гибель Пушкина, последовавшая в январе 1937 года, оборвала последнюю – самую сердечную, самую кровную связь Евгения Абрамовича с миром поэзии, так полно и дерзновенно олицетворяемой его великим другом. И как слабое утешение в горестной потере Жуковский, разбиравший бумаги умершего, счёл необходимым познакомить Боратынского с восторженными отзывами Александра Сергеевича о его творчестве, так и оставшимися в черновых набросках ненаписанных статей.
К концу 30-х Евгений Абрамович равно отдаляется от западников и славянофилов и вообще от литературной жизни. А в отместку – нападки из обоих лагерей. Отдаляется он и от Ивана Киреевского. Под каким сильным воздействием этого образованнейшего и умнейшего человека поэт находился, видно из сохранившихся писем Боратынского к нему. Их более полусотни, но все они датированы 1829–1834 годами. Хуже всего, что теперешняя жизнь деятельного помещика и главы семейного клана была едва ли не отвратительна прирождённому поэту и философу.
ИЗ А. ШЕНЬЕ
Под бурею судеб, унылый, часто я,Скучая тягостной неволей бытия,Нести ярмо моё утрачивая силу,Гляжу с отрадою на близкую могилу,Приветствую её, покой её люблю,И цепи отряхнуть я сам себя молю.Но вскоре мнимая решимость позабыта,И томной слабости душа моя открыта:Страшна могила мне; и ближние, друзья,Моё грядущее, и молодость моя,И обещания в груди сокрытой музы —Всё обольстительно скрепляет жизни узы,И далеко ищу, как жребий мой ни строг,Я жить и бедствовать услужливый предлог.С того времени, как Боратынский вышел в отставку, он оказался в стороне от всякой общественной жизни и её интересов. «Муж-мальчик, муж-слуга из жениных пажей – высокий идеал московских всех мужей…» – нет, это не про него написал Грибоедов. И всё-таки разве теперь он не принадлежит семейству Энгельгардтов всецело и безраздельно? Ещё более погрустнели и потемнели краски его стихов. И до чего же редко они теперь приходят ему на ум, как правило, занятый хозяйственными расчётами и прочей деловой суетой.
В эту пору поэт мечтает о поездке в Германию, о встречах с учёными мужами Европы. Мечтает об Италии. Но – материальные трудности. Не набирается денег даже для летнего отдыха в Крыму. А вот на посещение Петербурга в конце января 1840-го хватило. Встретился с братом Ираклием, сделавшим военную и политическую карьеру и достигшим отцовских высот – генерал-лейтенант и сенатор! Увиделся с литературными знаменитостями, что уже давно числились у Боратынского в друзьях; познакомился и с Лермонтовым, отметив в молодом поэте явный талант, но не почувствовав к нему ни малейшей симпатии.
Побывав на художественной выставке, пришёл в восхищение от картины Брюллова «Последний день Помпеи». «Всё так же прелестна» – это уже впечатление от вдовы друга – Натальи Николаевны Пушкиной, промелькнувшей в одном из великосветских салонов. Общий результат: подумывает перебраться в Петербург, но опять не хватает денег.
Осенью 1841 года Евгений Абрамович по собственным чертежам строит в Мураново новый дом. И была им спроектирована удивительная комната для занятий с детьми, окна которой располагались… на потолке! Это чтобы по сторонам не глазели, не отвлекались. Дети, не сумевшие вполне оценить остроумный замысел, называли свою классную комнату «тужиловкой». Но «строгий архитектор» был, нужно отдать должное, мягким воспитателем.