Яшин стал начальником команды «Динамо» при Бескове, как-то смягчал его крутизну, а потом требовалось, наоборот, подкрепить мягкость Качалина металлом, но яшинская натура сама держалась вовсе не на стальных конструкциях. Может быть, это примитивное, но одно из возможных объяснений двукратного третьего места команды (1973–1974), так что, прибавь она твердости устремлений, могла замахнуться на большее. Вряд ли погрешу против истины в утверждении, что «Динамо», в отличие от «Спартака», поставившего себе на службу искушенность Н.П.Старостина, не нашло, да и не искало правильного применения психологическому потенциалу и спортивному опыту Яшина в качестве начальника команды.

Его главная беда, а, может быть, в какой-то степени и вина, – что погряз в текучке, больше занимался выправлением каких-то пожарных ситуаций. Вечно надо было уладить очередную срочную проблему в Управлении футбола, поучаствовать в важном совещании, вызволить какого-нибудь нашкодившего игрока из милиции, а другому выбить что-либо из материальных благ, организовать достойный прием иностранной команды и т. п. Считалось, что Яшин со своим авторитетом эти дела запросто провернет, но они, лишенные высокого, а и какого бы то ни было смысла, быстро обрыдли. Все это, полагал Лев Иванович, не работа, а суета. И разве был не прав? Какому уважающему себя человеку, тем более привычному к заразительному делу, это понравится?

Яшин слишком переживал никчемность своего нового положения, чтобы отягощать этим еще и жену, поэтому ее советы, вероятно, и не могли идти дальше проведения политинформаций и лекций, которыми тогда усиленно пичкали футболистов, а Валентину, естественно, напрягало, что Лев не желает воспользоваться ее предложением найти лекторов, используя сохранившиеся со времени учебы связи с преподавателями ВПШ (между нами, правильно делал, потому что более занудных лекторов я не встречал, да и он сам, отучившись там, видно, тоже). Валентина Тимофеевна видела его замкнутость, погруженность в свои мысли и переживания, а чем помочь ушедшему в себя мужу, не слишком представляла, хотя очень хотела вывести его из заторможенного состояния.

Домашние заботы Лев Иванович тоже отодвигал в сторону. Нет, в булочную сгоняет, обед приготовит, девочек накормит, когда она задерживалась на работе. Но существовали и более серьезные мужские обязанности. Мебель, купленная при царе Горохе, разваливалась, а Яшину ничего не стоило, предъявив любому директору магазина свою знакомую физиономию, достать что угодно из дефицита, с которым приходилось тогда сражаться любой советской семье, не исключая семью лучшего вратаря мира. Валентину пассивность мужа выводила из себя. И когда Рубин влез в душу, могла сорваться, а тот, ничтоже сумняшеся, представил Яшина (все же, мне кажется, искренне жалея) непрактичным и ленивым.

Да, обладатель вратарской хватки житейской хваткой был обделен. Женя Рубин на этом выводе свои изыскания и закончил, а мог бы, мобилизовав обычную свою журналистскую скрупулезность, установить, что Яшин брался помочь любому, это была его вторая натура, еще ждущая нашего внимания, только себя из круга своих забот всегда исключал. Да, в этом смысле был непрактичен, быту вообще не придавал никакого значения. Но ленив? Невозможно поверить, даже если этому утверждению придать обломовский смысл, а такой оттенок в рассуждениях Рубина улавливается, когда он рассказывает о душевности и доброте Яшина.

Без дела застал его однажды Евгений за пустым, лишенным каких-либо бумаг стандартным канцелярским столом в помещении отдела футбола и хоккея Центрального совета «Динамо». Спросил, чем Лев занимается в этом департаменте, приводит в книге ответ:

– А чем я должен заниматься? Я же футбольный вратарь. Больше я ничего не умею. Только штаны здесь протираю. Ты себе можешь представить Пеле за таким столом? Или Бобби Чарльтона? А я сижу…

Неужели Женя не догадывался, что это он с невыразимого отчаяния и невыносимой тоски? А какое еще могло быть настроение после перевода с муторной, беспредметной, суетливой, но мало-мальски живой работы на пустую и совсем никчемную? Да, это была неподдельная драма человека, оказавшегося сначала без любимого, а потом вообще без нормального людского дела. Может быть, Рубин и не ставил перед собой задачу пойти дальше диагноза «незащищенный», «неприспособленный», но причину совершенно напрасно, по-моему, нашел в самом Яшине, его нутре, неумении и нежелании вылезать из привычной оболочки вратаря. Мне представляется, надо рыть дальше.

Начать с того, что дело не в отдельном человеке, а в явлении. Козьма Прутков утверждал, что специалист подобен флюсу. Вполне понятно: развивается в одном направлении. В таком случае и талант подобен флюсу. При максимальных достижениях в развитии подобной односторонности переключение на другое дело оказывается чаще всего слишком трудным и тягостным. А если реализация таланта лимитирована возрастным цензом, как в футболе или балете, угроза жизненной неудовлетворенности при перемене занятий более чем реальна.

Футбольная цивилизация кое-как решила вопрос житейского устройства игроков по окончании карьеры. Если суждено стать тренерами, а смельчаков не так уж и много, они, особенно поначалу, плохо переносят резкое сбрасывание уровня общественного внимания от шумной известности к тренерской неприметности, которая сопровождает незаурядных игроков в большинстве случаев. Мало кто из заслуженных футболистов может похвастать хорошим образованием, иной профессией. Некоторые экс-игроки продлевают свое существование в футболе администраторами, менеджерами, других нанимают вести футбольные колонки в газетах или телерепортажи, третьи переходят в бизнес.