— Передайте этому псевдослужителю Бога, что его мировоззрение нелепо и опасно. А так как он все-таки имеет сан священника, то должен вести себя соответственно. Перед нами оказались весьма ценные произведения искусства, которым положено находиться под охраной тех, кто сумеет их сохранить. Если же этот человек намерен помешать нам, ему придется иметь дело непосредственно с капитан-пашой.

«Что деревенский священнослужитель может противопоставить власти второго или третьего человека во всей империи?» — подумала Мэри.

Когда проводник закончил переводить слова Элджина, тот дал знак, что беседа закончена, тронул осла пятками и продолжал путь. Остальные члены экспедиции потянулись за ним.

Несколько минут они продвигались вперед в молчании, лишь позади слышались вопли священника. Вокруг простиралась однообразная голая равнина, только далеко впереди виднелись холмы Трои, да кое-где по сторонам дороги паслись верблюды, пощипывая траву.

— Правильно ли мы поступили, Элджин? — спросила Мэри.

— Ты о чем?

— Об этих талисманах. О том, что мы их увезли. Вдруг сельчане, когда узнают, что произошло, обрушат свой гнев на священника за то, что не сумел защитить их.

— Пусть они лучше обрушат свой гнев на поработивших их турок. К священнослужителям тут относятся почтительно. Никто ему ничего не сделает. К тому же для них пришло время расстаться со своими предрассудками. Эти невежественные люди просто не заслуживают того, чтоб владеть такими ценными произведениями искусства, как те, которые мы только что приобрели.

Мэри понимала, что в чем-то Элджин прав. Если эти камни так и будут валяться на земле около церкви, то через сотню лет и надписи, и резьба окажутся окончательно стертыми и станут недоступны расшифровке. Вероятно и иное. Их захватит какой-нибудь другой поклонник старины или Наполеон, который постоянно грозит вторгнуться на эти берега, лишив Англию славы и, возможно, не обеспечив им той заботы, какую могут предоставить ценным находкам англичане.

Все это приходило ей на ум, пока вдалеке постепенно таяли крики священника в жарком влажном воздухе. Вскоре и он, и деревня остались далеко позади.

Покачиваясь в золоченом паланкине, который четверо турок несли по грязным и немощеным улицам города, Мэри лениво размышляла над тем, что ей придется по возвращении в Шотландию снова, подобно простым смертным, передвигаться пешком. Сейчас она чувствовала себя каким-то языческим божеством, которого проносят по улицам над головами пешеходов. Любому из них приходится пробираться по грязи, среди кучек фекалий и мусора, громоздящихся едва ли не на каждом шагу, прежде чем добраться до места назначения.

Она понимала, что практичная шотландочка не должна позволять себе привыкать к тому, что ее, как королеву, носят на блестящем троне, покрытом мягкими подушками приятных для глаза оттенков корицы, паприки и гвоздики. Но ее турецкие друзья даже помыслить не могли о том, что супруга нового посла может передвигаться каким-нибудь иным способом.

Мэри не была наряжена в платье, подобающее знатной иностранной даме, или задрапирована в одеяния, приличествующие языческим богам. На ней был обычный мужской костюм для верховой езды, на голове бобровая шапка, на плечи накинуто толстое шерстяное пальто с огромными эполетами. Все это надежно скрывало как ее пол, так и беременность. Позади в гораздо менее нарядном паланкине несли ее горничную Мастерман, которая тоже была одета в мужской костюм, придуманный для нее Мэри. Глаза на бледном строгом лице служанки смотрели вперед, она изо всех сил старалась держаться прямо, в то время как паланкин на плечах турок раскачивался из стороны в сторону.

— Разве это не волнующее приключение? — спросила Мэри, пытаясь разжечь хоть искру энтузиазма в своей горничной. — Мы будем присутствовать при официальном вручении посольских грамот великому визирю, а он самый могущественный человек в Османской империи после султана.

Если капитан-паша был главным из военачальников султана, то великий визирь являлся первым человеком на политической сцене. Он председательствовал на заседаниях дивана, как назывался в Турции совет министров, и о прошедших политических дебатах докладывал султану.

— Взаимоотношения, которые сложатся у меня с султаном, сильно зависят от отношения ко мне великого визиря, — объяснил Элджин жене.

Мастерман оставила эти слова без ответа, лишь запахнула поплотнее пальто от промозглой утренней сырости и продолжала смотреть вперед, на медленно всходившее солнце.

— Сотни самых важных лиц в империи будут сегодня слушать речь лорда Элджина, — продолжала Мэри. — И мы с тобой будем единственными женщинами на этом торжестве.