— Очень греховная выдумка, вот как бы я это назвала, если б меня спросили. Но вы, разумеется, этого делать не станете, — пробормотала служанка.

Мастерман редко одобряла поведение хозяйки, но Мэри так же редко принимала ее неодобрение в расчет.

Женщинам категорически запрещалось посещать придворные мероприятия, и Мэри разработала схему, которая могла помочь ей обойти этот запрет. Решив надеть мужское платье и присутствовать на церемонии под вымышленным именем лорда Брюса, она заставила горничную сопровождать себя. Мэри знала, что придется подняться задолго до рассвета и отправиться в изматывающую силы поездку в тяжелых жарких одеждах, а потом выдержать многочасовой ритуал, принятый при османском дворе. Поэтому она не была уверена, что сумеет выдержать испытание без помощи прислуги.

Мэри не сомневалась, что задумала приключение, единственное в своем роде, и с поддержкой Мастерман вполне успешно его завершит. Но однажды во время дипломатического приема она разговорилась с одной из женщин, и та ей рассказала, что когда-то предприняла подобную попытку и результаты оказались ужасающими. В середине церемонии ее присутствие обнаружилось, и появившиеся янычары удалили ее из помещения.

«Они были настолько грубы, — вспоминала эта дама, — что я даже опасалась за свою жизнь».

— Я нахожу турок донельзя любезными и галантными, — возразила ей Мэри. — Клянусь честью, я даже написала своей матери в Англию, что не знала, что такое настоящая галантность, пока не побывала в Турции.

— Вы правы, — согласилась ее собеседница. — Это действительно так, если не переходить границ, установленных ими для женщин.

Но Мэри этот рассказ не переубедил. Однажды она уже переступила установленные здесь для ее пола границы, и эта смелость вызвала у капитан-паши не столько упреки, сколько восхищение.

— Мастерман, почему я не вижу в вас энтузиазма? Ведь вы в полном смысле слова творите историю, — принялась она выговаривать горничной.

— В подобных ситуациях меня начинает мутить. Вам, мисс Мэри Нисбет, следовало б поступить на сцену, если б, конечно, ваш отец не был джентльменом. Но я-то простая служанка и не обладаю отвагой, подходящей для переодеваний.

— И вовсе не о чем беспокоиться. Мне дал разрешение на это сам капитан-паша. Я попросила его позволения присутствовать при торжественной речи моего мужа, чтоб самой узнать, как происходят церемонии при турецком дворе. И он передал через своего посланца, что разрешает мне посетить это мероприятие, и уверил, что все должно пройти для меня вполне гладко.

«Для вас», — подчеркнул он, и Мэри оценила степень оказанной ей любезности.

Элджин только удивлялся ее отваге. Сам он чрезвычайно тревожился об успехе своей речи и о том впечатлении, которое произведет на великого визиря. Конечно, ему хотелось, чтобы при этом событии присутствовала его жена, с которой впоследствии можно было б его обсудить, поэтому он не стал возражать против особой предупредительности, проявленной к его жене капитан-пашой. А тот дал понять Мэри, что каждый, кто хоть намеком выразит насмешку над ней, будет иметь дело непосредственно с ним.

— Паша прислал за нами портшез своей сестры, который, как он уверил меня, является самым комфортабельным во всем Константинополе, — добавила Мэри.

Его беспокоило, как она в ее положении перенесет переезд по запруженным улицам этого огромного города.

В этом экипаже имелось четыре окошка, через которые она могла видеть устремленные в небеса минареты и купола, дома, так тесно сгрудившиеся, будто они искали опоры один в другом, и окрашенные в самые разные цвета — красный, зеленый, синий. Явное преобладание ярких цветов навело Мэри на мысль, что вся Англия с Шотландией в придачу окрашена лишь в два цвета — серый цвет городов и зеленый цвет полей.

Рассвет едва наступил, а торговцы в больших белых тюрбанах уже зазывали покупателей, и нищие преследовали прохожих, выпрашивая монетку.

Прибыв во дворец великого визиря, обе женщины были проведены в небольшую комнату, где им подали кофе, а Мэри была предоставлена возможность побеседовать с официальным драгоманом Порты, придворным переводчиком, который, несмотря на знакомство с госпожой Элджин, обращался к ней как к лорду Брюсу. Затем их проводили в другое помещение, значительно большее, оно предназначалось для аудиенций. Здесь находились едва ли не две сотни мужчин, разодетых в причудливые, но живописные национальные одеяния. На турках были халаты ослепительно ярких шелков, из-под которых выглядывали просторные шаровары, заправленные в высокие сапожки из яркой замши. На головах красовались высокие головные уборы самой разнообразной формы: конические, с плоскими тульями или плюмажами, а на некоторых мужчинах были тюрбаны, украшенные в самой середине небольшим перышком, торчавшим прямо надо лбом. Мэри не могла разглядеть в этой толпе других иноземных послов, кроме тех, что стояли рядом с ней. Это были посланцы из России, одетые в черные, отделанные мехами кафтаны и темные рубахи с высокими стоячими воротниками. Но насколько ей было известно, здесь присутствовали послы из Швеции, Венеции и других стран, которых она прежде уже встречала или принимала у себя.

После начала церемонии Элджину и великому визирю был подан в крошечных чашках кофе, за которым они обменялись приветствиями. Когда напиток был выпит, слуги убрали кофейные принадлежности и внесли поднос, уставленный флаконами духов, из которых затем обрызгали обоих.

— Не могу себе представить, чтоб мистер Питт стал обливать духами какого-нибудь иностранного господина, — прошептала недовольно Мастерман.

— Мы же находимся в чужой стране и должны уважать их обычаи, настолько же отличающиеся от наших, насколько отличаются от нас и сами турки, — прошептала Мэри в ответ.