Во-первых, главную задачу науки Веселовский видел в том, чтобы определить законы творчества и критерии «для оценки его явлений из исторической эволюции» (299). Во-вторых, он предполагал актуализировать интерес к психологии художественного творчества и в свете этого к таким значимым категориям, как «ритм, симметрия, волнистая линия, известные цвета, золотое деление <т. е. закон золотого сечения> и т. д.» (299).

Веселовский размышлял о природе и характере прекрасного и подчеркнул, что «эстетическое обнимает и красивое, и безобразное» (299). В тезисах важна мысль о том, что «в эстетическом акте мы отвлекаем из мира впечатлений звука и света внутренние образы предметов, их формы, цвета, типы, звуки как раздельные от нас, отображающие предметный мир. Они отображают все это условно: предметы схватываются интенсивно со стороны, которая представляется нам типической; эта типическая черта дает ему известную цельность, как бы личность; вокруг этого центра собираются по смежности ряды ассоциаций» (299). В творчестве и его анализе Веселовский подчеркнул значимость таких явлений, как «язык, образы, мотивы, типы, сюжеты – и вопрос эволюции» (300).

Незавершенная работа «Поэтика сюжетов» (опубл. в 1913 г.) органично связана с многолетними трудами Веселовского и, в частности, с положениями работы «Психологический параллелизм и его формы в отражениях поэтического стиля» и третьей части труда «Три главы из исторической поэтики». В работе «Поэтика сюжетов» Веселовский формулирует и развивает основные положения теории «странствующих сюжетов» (миграции сюжетов), согласно которой одинаковые сюжеты возникают у разных народов.

Объективно-исторической основой этой теории была та общественно-политическая ситуация, когда в результате интенсивного колониального захвата стран Азии и Африки ученые встали перед фактами общности культуры разных народов. По итогам осуществленных трудов исследователи констатировали известную близость и/или схожесть исторического развития народов, в том числе близость и/или схожесть сюжетов. Однако культивируя детали, исследователи сводили сюжет к схеме, не учитывающей национально-исторического своеобразия произведения. Общность сюжетов объяснялась фактами влияний и заимствований, что считалось результатом глобальных переселений народов (вследствие природных катаклизмов, эпидемий, политических гонений, войн, крестовых походов и др.). Немецкий ученый Т. Бенфей в 1859 г. опубликовал свое предисловие к переводу индийского эпоса «Панчатантра», в котором, интерпретируя положение о «странствующих сюжетах», выдвинул теорию заимствования, приводя доводы в пользу утверждения, что ряд сюжетов в литературах Европы имеет индийское происхождение.

В противовес этой теории Веселовский, раскрывая понимание «странствующих» явлений, выдвинул теорию самозарождения сюжетов. Во введении к работе «Поэтика сюжетов», определяя цели и задачи исследований сюжетики и сюжетосложения, Веселовский вновь подчеркнул, что задача исторической поэтики, как она ему представляется, состоит в определении «роли и границ предания в процессе личного творчества» (300). Такие предания служили «когда-то естественным выражением собирательной психики и соответствующих ей бытовых условий на первых порах человеческого общежития» (300). В результате сложились, в терминологии Веселовского, определенные «формулы и схемы», «из которых многие удержались в позднейшем обращении, если они отвечали условиям нового применения» (300). Таким образом, со временем, в разном национально-культурном контексте, «формулы» меняются.

Веселовский был убежден, что существо «формул и схем» распространяется и на сюжет, и на его минимальную единицу – мотив. Сюжет понимался ученым как «комплекс мотивов» (301), как «сложные схемы, в области которых обобщались известные акты человеческой жизни и психики в чередующихся формах бытовой действительности» (302). Веселовский писал о том, что не все унаследованные сюжеты подлежали обновлениям; «иные могли забываться навсегда, потому что не служили выражению народившихся духовных интересов, другие, забытые, возникали снова» (303). Особую заслугу в обновлении сюжетов Веселовский видел в творчестве романтиков.

Сюжет формируется мотивами. «Под мотивом, – писал Веселовский, я разумею формулу, отвечавшую на первых порах общественности на вопросы, которые природа всюду ставила человеку, либо закреплявшую особенно яркие, казавшиеся важными или повторявшиеся впечатления действительности» (301). Уточняя объем понятия, ученый подчеркивал: «Под мотивом я разумею простейшую повествовательную единицу, образно ответившую на разные запросы первобытного ума или бытового наблюдения» (305). Показательными примерами служат мотивы из низшей мифологии и сказки. Признаком мотива, по Веселовскому, является «его образный одночленный схематизм», «неразлагаемые далее элементы» (301). Эта последняя мысль о неразложимости мотива вызывала в дальнейшем протест по стороны В.Я. Проппа: «Для Веселовского мотив есть нечто первичное, сюжет – вторичное» [144] .

Развивая свою мысль о самозарождении сюжетов, Веселовский указывал, что «мотивы могли зарождаться самостоятельно в разноплеменных средах; их однородность или их сходство нельзя объяснить заимствованием, а однородностью бытовых условий и отложившихся в них психических процессов» (301; курсив мой. – М.Л.). Обосновав еще в работе «Психологический параллелизм и его формы в отражениях поэтического стиля» понимание параллелизма, Веселовский в работе «Поэтика сюжетов» подчеркивал: «мотив вырастал в сюжет, как формула лирического стиля, построенная на параллелизме, может приращаться, развивая тот или другой из своих членов. <…> Можно допустить, что, совершаясь самостоятельно, развитие от мотива к сюжету могло дать там и здесь одинаковые результаты, то есть что могли явиться, независимо друг от друга, сходные сюжеты как естественная эволюция сходных мотивов» (302; курсив мой. – М.Л.).

Однако самозарождение сюжетов, по Веселовскому, «в историческую пору сюжета» (305) не исключает и заимствований. Ученый подчеркивал, что «сюжеты варьируются: в сюжеты вторгаются некоторые мотивы, либо сюжеты комбинируются друг с другом», а «новое освещение получается от иного понимания стоящего в центре типа или типов» героя (305).

Суммарным выражением идеи работы «Поэтика сюжетов» может стать вопрос Веселовского: «В какой мере и в каких целях может быть поднят вопрос о[б] истории поэтических сюжетов в исторической поэтике?» и его заключение: «Ответ дает параллель: история поэтического стиля, отложившегося в комплексе типических образов-символов, мотивов, оборотов, параллелей и сравнений, повторяемость или общность которых объясняется либо а) единством психологических процессов, нашедших в них выражение, либо b) историческими влияниями» (304).