Литературно-критическое и научное творчество Добролюбова отразило состояние всех наиболее значимых вопросов литературного процесса того времени. Центром его интересов была проблема народности. Добролюбов подчеркивал, что народность предполагает необходимость проникнуться народным духом – прожить жизнь вместе с народом, «стать с ним вровень» («О степени участия народности в развитии русской литературы», 1858). Народным, по мысли критика, является творчество тех авторов, в произведениях которых особенно значимо антикрепостническое начало, – А.Н. Радищева, Н.И. Новикова, Д.И. Фонвизина. Будучи представителем «реальной» критики, Добролюбов определял творчество Н.М. Карамзина, В.А. Жуковского, А.А. Фета как оторванное от жизни; гений А.С. Пушкина критик обнаруживал в сближении литературы с действительностью.

Искусство рассматривалось Добролюбовым как отражение жизни. Он отстаивал принципы реализма в искусстве: правда определялась им как необходимое условие художественного произведения, а талант – как способность писателя и поэта воспринимать и отражать глубину жизненных явлений. В соответствии с этими общественно-политическими и объективно-субъективными эстетическими установками Добролюбов разрабатывал, согласно его терминологии, проблемы «реальной критики», в центре которой стояли вопросы правды и правдоподобия, таланта и мировоззрения. «Реальная критика» была призвана выявлять общественное значение любого факта искусства. Критика, по убеждению Добролюбова, должна стать трибуной для пропаганды «нового слова», а критик – выразителем и глашатаем новых радикальных социально-политических идей. Однако вне сферы внимания оказывались вопросы жизненного пути писателя, творческой истории его произведений, эволюции художественно-эстетического взгляда на мир; произведение, в результате, становилось простой иллюстрацией действительности.

Добролюбовская «реальная критика» противостояла «эстетической критике», о которой он саркастически писал как о «принадлежности чувствительных барышень» («Когда же придет настоящий день?»; 414). Удел «эстетической критики» – обращение к произведениям «чистого искусства». Критик-демократ полемически подчеркивал: «мы расходимся с приверженцами так называемого искусства для искусства, которые полагают, что превосходное изображение древесного листочка столь же важно, как, например, превосходное изображение характера» («Что такое обломовщина?»; 381).

В результате, исследовательская методология Добролюбова, как и всякая политически окрашенная система исследовательских принципов, носила тенденциозный характер. Произведения наиболее крупных художников 1860-х годов рассматривались критиком в духе революционно-демократической идеологии – в широком контексте общественно-политического и только отчасти литературно-эстетического процессов. Однако меткость оценок критика, стремление проникнуть в глубины психологии литературного героя, широта обобщаемого материала в анализе творчества писателей-современников представляют филологический интерес и в начале XXI века.

Творчеству И.А. Гончарова посвящена статья «Что такое обломовщина?» (1859). Роман «Обломов», как точно и справедливо замечал Добролюбов, создан на основах «необычайно тонкого и глубокого психического анализа» (374). Однако критик исходит из необходимости «заняться общими соображениями о содержании и значении» искусства; он признает верным то направление мысли, когда необходимо писать о типажах, о социальных явлениях, вследствие чего указывает, что «статья <…> написана не об Обломове, а только по поводу Обломова» (375–376). Для Добролюбова как революционного демократа, общественное лицо и общественное направление творчества писателя существеннее его качеств художника: «для критики, для литературы, для самого общества гораздо важнее вопрос о том, на что употребляется, в чем выражается талант художника, нежели то, какие размеры и свойства имеет он в самом себе, в отвлечении, в возможности» (381). Значимым для современной культуры критик считает то, что Гончаров увидел тип человека, а в истории жизни Обломова «отразилась русская жизнь, в ней предстает перед нами живой современный русский тип, отчеканенный с беспощадной строгостью и правильностью» (382).

Добролюбов настаивал на приоритетной значимости образа героя времени – не просто характера, но типа. Иными словами, подчеркивалась знаковость, вероятностность такой личности в условиях определенной эпохи. Заслуга Гончарова, по мысли Добролюбова, состоит в том, что художник произнес «новое слово нашего общественного развития», произнес «ясно и твердо, без отчаяния и без ребяческих надежд, но с полным сознанием истины»: «Слово это — обломовщина; оно служит ключом к разгадке многих явлений русской жизни» (382). В обнаружении художником типа Обломова и в выявлении социально-политического и нравственно-духовного феномена «обломовщины» критик увидел «знамение времени» (382). Для читателя, с позиций «реальной критики» Добролюбова, важны типологические свойства характера.

Типологическое понимается критиком как неслучайное, а возникающее на определенных отрезках истории: «Обломов есть лицо не совсем новое в нашей литературе»; «это коренной, народный наш тип». Добролюбов развивает мысль о том, что гончаровский герой стал воплощением известного типа на «новых фазах его существования» (382). Критик анализирует тип «лишнего человека», видя его воплощение в Онегине, Печорине, Бельтове («Кто виноват?» А.И. Герцена), героях произведений И.С. Тургенева («Рудин, «Лишний человек», «Гамлет Щигровского уезда»): «в каждом из них, – подчеркивал критик, – найдете черты, почти буквально сходные с чертами Обломова» (389).

В таком ракурсе Добролюбов анализирует проблемы истории литературы. Однако и в этом плане понимания литературы Добролюбов остается верен себе и подчеркивает социальные аспекты жизни героев. Типологическая общность образов, вышедших из-под пера разных авторов в разные годы, их узнаваемость определяется социально-духовными параметрами как индивидуального и общественного бытия, так и особенностями индивидуального и классового сознания: это «помещики, толкующие о правах человечества», или «чиновник, жалующийся на запутанность и обременительность делопроизводства», или офицер, чьи «смелые рассуждения» об утомительности парадов известны всем (407), и др. В «печоринском», «рудинском», «онегинском» «элементе» (394), по убеждению критика, есть общая черта – «бесплодное стремление к деятельности»; дружить они не умеют, любить боятся.