— МУР, — ответил квадратнолицый и круглоплечий, массивный, как банковский сейф, мужчина, в свою очередь разглядывая Соболева. — Полковник ОРБ Синельников. Нам сообщили, что здесь совершено убийство, и описали твои приметы. Не повезло тебе, парень. Ну что, Витя? — обратился он к парню в форме.

— Мертв, — ответил тот. — Проникающее ранение в живот и еще одно в грудь.

Матвей вскинул голову — ранения в грудь он не заметил, не захотел снимать рубашку. Значит, Илью ударили дважды… и сделала это профессионалка из батальона Белого — Шмеля…

— За что ты его? — поинтересовался болезненного вида худой опер, из-за спины Матвея проведя руками по его карманам.

— Я не убивал, — тихо ответил Матвей, и вдруг что-то сдвинулось в сознании, прояснилось, озарилось дрожащим светом. Показалось, кто-то рядом и в то же время далеко дыхнул на него запахом тления и ненависти, вздохнул удовлетворенно, сказал: «Порядок, этот не опасен» — и отвернулся.

— Пошли, — бросил Синельников, опуская пистолет. — Только не трепыхайся, мои орлы не любят киллеров твоего типа и любое движение могут счесть попыткой к бегству.

Матвей кивнул и с отрешенным видом, безвольный и подавленный, шагнул к двери. Расслабленность принесла плоды уже через минуту, когда он спускался с лестницы, механически переставляя ноги. Ветвистая молния невидимой энергии ударила с небес в макушку, пронизала тело с головы до пят, разбежалась по сети нервных путей, окончаний и узлов, заставив эту сеть светиться пронзительным светом боли и восторга. Матвей вошел в состояние турийи, и ему показалось, что он сейчас взорвется. Так оно и случилось: нервные клетки, словно невидимые пули, прошили кожу, разлетелись во все стороны, пронзили стены зданий и все предметы внутри, машины, асфальт, людей, и Матвей увидел весь этот район как бы из многих точек сразу — снизу, сверху, со всех сторон, в том числе и изнутри. И хотя подобное с ним происходило всего раз — раньше все было не так, несмотря на интуитивное видение, — он сразу понял, что озарение к нему приходит простым волевым усилием.

Уже потом Агапов в разговоре с Синельниковым делился впечатлениями от происшедшего с выражением детского изумления и недоверия на лице:

— Понимаешь, он вдруг словно взорвался! Пятерку, которая сопровождала его к машине, буквально разметало по сторонам! У двоих шок, у Пшонкина свернута челюсть, у лейтенанта сломан копчик, Башкин нокаутирован. Представляешь?

— Сломан копчик? Не может быть.

— Видел бы ты, как он действовал дальше! — не унимался потрясенный Агапов. — Сиганул через «Тойоту», сбил сержанта, уложил прикрытие — без единого выстрела! — и уехал на нашем же «газоне». Каково?

— Круто, — согласился хмурый полковник. — Видимо, это был тот, кого мы искали: друг убитого и он же сотрудник «Чистилища». Его просто подставили, автомастера он не убивал.

— Кто подставил? Зачем? Не проще ли было убрать, если он кому-то мешает?

— Попробуй убери такого! Ты сам убедился, каков он в бою. Настоящий ганфайтер, волкодав. К тому же еще и барс, судя по тому, как владеет приемами.

Агапов погас.

— Что будем докладывать наверх? Снова прокол. Может, пока не поздно, тихо-мирно уволиться?

— Погоди немного, — задумчиво произнес полковник; они спустились во двор и ждали сообщений оперативной службы, передав по рации дежурному. — Тут возникает вопрос: почему позвонили именно нам, в ОРБ МУРа, а не в ближайшую префектуру? Кто мог знать наши телефоны?

Агапов задумался:

— Шпана — явно нет, воры в законе и компания — тоже вряд ли. Мог знать кто-то из милиции.

— Вот, — поднял палец Синельников. — А еще точнее — кто-то из наших оперов, больше некому. Давай-ка поищем.

В патрульной машине запищал телефон: дежурный сообщил, что у метро «Октябрьская» обнаружен пустой милицейский «газон» с мигалкой, принадлежавший ОРБ.

— Придется объявлять всероссийский розыск, — вздохнул Агапов.

— Никуда он из Москвы не уедет, — убежденно заявил Синельников. — Будет искать убийц, как и мы. И найдет… если только их не найдут раньше «фискалы».

Как ни старался Матвей успокоиться, прогнать мысли о гибели друга и хоть на время забыть о проблемах, спал он в ту ночь плохо, сон сморил его только в четвертом часу утра. Гибель Ильи потрясла Матвея, заставила пересмотреть многие правила внутреннего распорядка, а также нормативы контакта с внешним миром. Нет, он не ожесточился, не возненавидел всех и вся, но жизнь требовала изменить стандарты поведения, привести их в соответствие с реалиями, в частности, откорректировать навыки ганфайтера-волкодава, профессионального перехватчика, человека боя. Правда, выйти на новый уровень сил можно было лишь с помощью Горшина, сам по себе физический тренинг не позволял достичь нужной кондиции.

В ночных кошмарах Матвею мерещилось, что он борется с убийцами Ильи, раз за разом проигрывает, и он вскакивал с постели в холодном поту. Потом, не то во сне, не то наяву, пришел Тарас с необычной идеей излить душу и оправдаться. Был он тих, задумчив, грустен, с лица не сходило виноватое выражение, но говорил он какие-то странные слова и даже угрожал.

— Откуда ты взялся? — спросил Матвей холодея, натягивая простыню до подбородка; одна половина сознания принимала происходящее за сон, вторая предупреждала об обратном.