После похода к Залупыйченко Матвей сутки не выходил из дома. Отдыхал, работал с компьютером, составлял план оперативных мероприятий и выуживал по крохам информацию, проходившую по компьютерным сетям спецслужб. В конце концов он добился максимальной осведомленности для своего положения нелегала, выяснил немало любопытных фактов из жизни Банкира — Евгения Яковлевича Геращинского, вице-президента Центробанка, а также начальника Управления «Т» Федеральной службы контрразведки генерала Ельшина Генриха Герхардовича, который его почему-то интересовал. И решил действовать. Сведения, полученные от генерала Дикого, особенно о разработках психоделического оружия, требовали рискованных, но точно рассчитанных шагов. Мучили его только два вопроса: почему прекратились эзотерические сны и где Кристина? Успела ли она уехать?

Ради любопытства Матвей включил телевизор и тут же выключил: по всем каналам гнали идиотскую отечественную рекламу, от которой хотелось плакать и смеяться одновременно. Решение наконец-то созрело окончательно: для дальнейшего успешного завершения задуманного требовалась встреча с Горшиным. Матвей переоделся в потертый серый пиджак и старые брюки, благо гардероб в новой квартире позволял менять одежду чуть ли не каждый день, надел парик, подгримировался и превратился в пожилого, согбенного недугом пенсионера.

Лифтом он не пользовался, предпочитая спускаться и подниматься пешком, и, минуя третий этаж, стал свидетелем пикантной сцены. Дверь одной из квартир открылась, из проема выпал голый мужик, толстый, красный, потный, за ним выскочила тоже голая грудастая девица с распущенными волосами, вся в синяках и царапинах, затем вылетела его одежда, и разъяренный женский голос провизжал: «Чтоб ноги твоей больше не было, б… проклятый!» — и дверь захлопнулась.

Оторопевший было Матвей засмеялся, перекрестился — по всем приметам, его ждала удача — и едва удержался от того, чтобы не помчаться вниз, перепрыгивая через три-четыре ступеньки.

Память у него была идеальная, и уже через час, не блуждая, он подъехал прямо к дому Тараса Горшина. Оставил машину у забора, не глядя на часы, определил время — десять двадцать пять — и минут десять прогуливался по берегу расположенного неподалеку пруда, поглядывая на воду. Кто-то следил за ним, лениво, добродушно, словно за букашкой, в любой момент, однако, готовый пустить в ход клыки и когти, и Матвей сам себе кивнул, обобщив впечатления: Горшин, судя по всему, дома.

Так оно и было.

— Проходи. — Тарас открыл дверь и посторонился, пропуская Матвея, ничуть не удивившись, когда тот позвонил. — Что так долго гулял вокруг?

Матвей вошел и остолбенел.

Перед ним был громадный ледяной грот, сверкающий огнями и радужными искрами. В их ослепительном свете все предметы приобретали причудливые очертания. Над гротом зияла бездонная черная пропасть космоса, утыканная алмазными иглами звезд.

— Не стой на пороге, — прилетел издалека знакомый голос. Матвею показалось, что это сталагмит ожил и говорит с ним. От его немыслимой формы буквально рябило в глазах.

Матвей шагнул на зеркало льда, подсвеченное снизу, и оказался в прихожей Тараса, резко отличавшейся от стандартных коридорчиков городских квартир. И тотчас же сталагмит превратился в хозяина, с любопытством глядящего на гостя.

— Что-то показалось?

— Да как тебе сказать…

— Откровенно.

— Откровение — постулат религии, а я воспитан иначе. Теперь ответь ты: что я видел?

Горшин жестом пригласил Матвея в гостиную.

— Ты видел мир скрытой реальности, причем — третьим глазом, он у тебя, похоже, открылся, с чем и поздравляю. Как я и предполагал, человек ты не совсем обычный, паранорм. Человек вообще есть переходное звено от биологического к энергетическому уровню жизни, но ты стоишь чуть ближе к последнему. Зачем я тебе понадобился?

Матвей остановился посреди комнаты, с недоверием оглядывая стены, шкафы, мебель. Ему то и дело мерещились странные полупрозрачные тени и мерцания, создающие вокруг фон внечувственной, не поддающейся измерению, иной жизни. Но, может быть, это просто галлюцинации, рождаемые прямой мыслепередачей хозяина?

— Почему ты скрыл, что ребята из «Щита» похитили, кроме обычного оружия, еще и «глушаки» с «болевиками»?

Горшин подошел к стене, раскрывшейся вдруг, как бутон розы, сунул руку в черный проем и, достав пистолет «волк-2» и автомат «гном», которые выкрал со склада батальона «Щит», бросил их Матвею. Затем вытащил второй пистолет, и Матвей понял, что это и есть суггестор «удав», «глушак». Во время похищения ему было не до того, чтобы разглядывать оружие, и второй пистолет он взял на всякий случай, не догадываясь, что это такое.

— Я был уверен, что ты знаешь. Кстати, красивая машинка, да? Люблю все совершенное… Кроме того, ты должен знать, что гипокризия [46] — такое же оружие в руках контрразведчика, как меч или пистолет.

Он снова спрятал «глушак» в проем, снял со стены дзин, односторонний японский меч, а свободной рукой бросил Матвею акинак — обоюдоострый кельтский меч.

— Раз уж ты здесь, я скажу тебе, кто я такой в этом мире.

Прыжок через стол (!) — поворот — удар! Матвей с трудом парировал удар, нырнул вниз, перекатился в угол, вскочил на ноги, не касаясь пола руками, перед глазами снова блеснула смертельная сталь. Клинки высекли искры, взметнулись вверх, прикрывая владельцев веером защитных взмахов.