Она вздрогнула. В ужасе подумала, что будет, если еще до ЕГО рождения господин Петер, рвущий на себе волосы где-то там, во внешнем мире, решит свернуть к чертям собачьим весь свой перспективный проект…

Ник несколько раз приглашал ее на осмотр — она отказывалась под разными предлогами.

— …Ирена, вечно так продолжаться не может, вам рано или поздно придется… а других специалистов в доступности, как понимаете, нет…

Прогулка была как ежедневная пилюля. Теперь они бродили по дороге — вперед-назад; след от колес уехавшего вездехода занесло ветром, но дорога оставалась безопасной для пеших прогулок — до самого поворота…

— Как он тут ездит, — подумала Ирена вслух. — Каскадер…

— Ирена…

— Ник, сделайте одолжение, помолчите.

Она и без него понимала, что вечно так продолжаться не будет. Семироль слишком дорожит неродившимся чадом, чтобы оставлять его без бдительного присмотра… И неизвестно, чем обернется для Ника его новая профессиональная несостоятельность…

— Вовсе не обязательно докладывать Яну обо всех тонкостях наших взаимоотношений, — сказала она, зачерпывая неглубокий снег носком сапожка.

Он молчал. Вероятно, исполняя ее недавнюю просьбу.

На минуту она почувствовала себя виноватой. Но только на минуту.

— Вы никогда не рассказывали о своей работе, — она принужденно улыбнулась. — Наверняка есть что вспомнить… клиника и…

Она запнулась, потому что против ее воли фраза получилась двусмысленной.

— Есть что вспомнить, — без улыбки отозвался Ник. — Я мог бы рассказать вам, что за путь привел меня… как я решился на свое первое убийство. На эвтаназию… Но беременным женщинам такого не рассказывают. Вы уж извините.

Некоторое время они шли молча. На один шаг Ника приходилось два Ирениных; он шел слева от нее, между женщиной и обрывом.

Потом она обогнала его.

— Осторожно, Ирена… Не стоит бегать, тем более здесь. Не подходите к краю, там…

Он замолчал, вернее, внезапно заткнулся.

Ирена смотрела вниз. Пропасть, яма, срез; одинокие деревца на почти вертикальном склоне. Слоеный пирог из спекшегося камня. И куда хватает глаз — свирепая каменная красота, стены и пропасти, живое небо с потоком облаков, снег в щелях, безжизненный бурый мох… Ирене примерещился симфонический оркестр в момент экстаза. Анджей любил музыку мрачную и мощную, его любимый концерт, воплощенный в базальте, выглядел бы именно так…

Анджей мог встать посреди концерта — любимую музыку он слушал стоя. Равнодушный к шиканью из задних рядов, он внимал коде, скрестив руки на груди, в то время как Ирена ерзала, оглядывалась и краснела; порой, не выдержав, она пыталась дернуть его за рукав — и всякий раз бывала наказана испепеляюще-раздраженным взглядом.

Кончилось тем, что они перестали ходить на концерты, по крайней мере, вместе…

На дне пропасти стоял туман. Плотный и одновременно струйчатый; края туманного облака закручивались кольцами, как каракуль. В детстве она верила, что если в безлюдном месте долго смотреть в плотный туман — можно увидеть Создателя. Он ходит в тумане, как в облаке…

Создатель Анджей.

Она очнулась оттого, что из-под ноги сорвался камушек и запрыгал вниз, и скоро пропал из виду, зато следом сорвался второй.

Она обернулась.

Ник стоял в двух шагах за ее спиной. Лицо его казалось белым даже в сравнении со снегом, забившимся в расщелину скалы.

— Что случилось? — спросила она недовольно.

Ник молчал. На лбу его липкой пеленой лежал пот.

Она отошла от края. Некоторое время недоверчиво смотрела Нику в глаза, потом оглянулась на собственные следы, ведущие к краю обрыва. Нахмурилась.

Она медленно соображает. Все беды оттого, что она медленно соображает; эта скала прямо-таки приглашает к самоубийству, если, конечно, человек предрасположен…

Ник плотнее сжал губы. Лицо его, цвета ноздреватого льда, казалось не вполне знакомым — будто черно-белая фотография на официальном документе…

— Вы же сказали, что ничего больше не боитесь, — сказала она негромко.

Ник молчал. Ирена сунула руки глубоко в карманы куртки:

— Значит, вы сами помышляли… Вы оставляли эту скалу СЕБЕ на крайний случай? Иначе мне не понять, почему естественный поступок человека, который не боится высоты, вызвал у вас такую…

Он крепко, если не грубо, взял ее за руку и потащил обратно.

— Ник!!

Он обернулся. Глаза его оказались рядом с ее лицом; он по-прежнему ничего не сказал, но она обмякла в его руках:

— Я не хотела… напугать вас… или обидеть.

Он поморщился. В какой-то момент казалось, что он все-таки не выдержит и заговорит…

Они брели обратно. Ник больше не тянул за собой Ирену — но и не выпускал ее руки. Мертвой хваткой.

…Придумать игру было для Анджея так же легко, как выпить чашечку кофе.