Девяносто пять процентов моих знакомых в Польше, которым я поведал об этом ужине, посчитали мой рассказ выдумкой, а остальные заявили, что, сделай я это, до конца своих дней оставался бы посмешищем. И только один человек не сомневался, что следовало расколотить зеркала. Этим человеком был я. Конечно, Жан-Пьер и Жан-Батист были правы. А я, отказавшись бить французский хрусталь, поступил как последний идиот, не заметивший, что мир изменился и давно уже и в искусстве, и в жизни процветает театр абсурда. Как будто Ионеско, Адамов, Беккет или Пинтер не оказались стопроцентными реалистами. Разумеется, упомянутым авторам изрядно помогли Гитлер, Сталин и еще двое-трое не столь одаренных политиков, которые осмеяли все принципы и нормы девятнадцатого столетия и перетряхнули их так, что дальше некуда.

Ну и по причине вышеизложенного я теперь сижу на цепи в старой конуре и рычу. А вот Джези — он с поводка сорвался.

Судите сами: уже спустя три — даже неполных три — года по приезде в Штаты он опубликовал на языке Конрада под псевдонимом Джозеф Новак две книги эссеистско-репортерского плана о своей учебе в Советском Союзе и поездках по стране. Написал, ясное дело, по-польски, поскольку английского почти не знал, однако без труда убедил переводчицу, с которой был в приятельских отношениях, чтобы она своего имени не ставила, иначе КГБ — по ниточке до клубочка — доберется до автора… страшно подумать, что с ним сделают. А его родных в Лодзи могут посадить, если не хуже.

Первая книга называлась «Будущее за нами, товарищи!», вторая — «Третьего пути нет»; обе, в особенности первая, произвели впечатление благодаря глубине размышлений, меткости наблюдений и пересказу каких-то чудом подслушанных разговоров. Нашлось, правда, несколько американских маловеров, робко усомнившихся в подлинности этих разговоров, но их дружно высмеяли. Весьма уважаемый московский корреспондент Эн-би-си написал, что восхищен смелостью автора, а также подлинностью потрясающих рассказов. Выдающийся советолог Ричард Хотлс на страницах самого «New York Times Book Revue» тоже поручился за достоверность изложенного. Вскоре после этого великий Бертран Рассел прислал Джези восторженное письмо, а канцлер Конрад Аденауэр заявил, что чтение его потрясло и на многое открыло глаза.

Еще до выхода первая книга печаталась в отрывках, и благодаря этому Джези познакомился с вдовой миллиардера Мэри Уэйр — старше него почти на двадцать лет, но все еще очень красивой. Они поженились, и Джези перебрался из крохотной убогой квартирки в роскошные апартаменты на Парк-авеню. В этой книге есть сцена, которую Джези часто пересказывал в интервью. Он вместе с другими студентами Московского университета имени Ломоносова много ездил по Советскому Союзу на поезде, и однажды им пришла в голову идея оригинального конкурса. Они громко рассказывали — вроде бы друг другу — вымышленные шокирующие истории; к их трепу, вылупив глаза, прислушивались русские мужики — соседи по вагону; побеждал в конкурсе тот, чьи фантазии собирали наибольшее количество слушателей, настолько увлекая иных, что те проезжали свою остановку. Разумеется, Джези всегда или почти всегда выигрывал.

Но… недавние исследования показывают, что в СССР Джези никогда не был. Нет решительно никаких следов — ни в пунктах паспортного контроля по обеим сторонам границы, ни в Московском университете, где он якобы учился. Вообще нигде. В таком случае получается, что в роли русских мужиков выступили все мы, включая Конрада Аденауэра, Бертрана Рассела и западную интеллектуальную элиту. Автору же, чтобы потрясти читателей глубиной и меткостью наблюдений, хватило лодзинско-варшавских анекдотов времен ПНР, небольшой толики воображения и, возможно, почерпнутых в ЮСИА, то есть в Информационном агентстве США, подсказок.

А вот я испугался, что мой патриотический поступок будет плохо принят и осужден на родине. Неудивительно, что сейчас я пишу об этом, потея от стыда, а потом не могу заснуть, если не приму по крайней мере одну таблетку снотворного.

Но хотя бы с фильмом дела раскручивались неплохо.

В Центральном парке в девять утра еще холодно. Закутанная в коричневый плед старушка кормила серых белок. Бросала им орешки и еще что-то. Когда-то здесь жили рыжие белки, но серые, прибывшие из Канады, были больше, крепче и всех рыжих слопали. К старушке проталкивалось несколько жирных серых крыс. Они не очень отличаются от белок, но сильнее и, вероятно, рано или поздно их съедят.

— Значит, нет? — спросила Джоди.

— Нет.

— Окончательно?

— Окончательно.

Заканчивался январь. Пару дней назад выпал свежий снег, и в Центральном парке, застряв между клочками промерзшей травы, лежали его грязно-белые остатки. Джоди и Джези медленно шли по направлению к карусели. Джоди держала в руке бумажный стаканчик с кофе. Ночью подморозило, но сейчас в воздухе чувствовалась сырость.

— Один вопрос. — Джоди отхлебнула глоток давно уже остывшего кофе.

— Давай.

— Можешь объяснить, чем бы тебе это помешало?

Он пожал плечами.

— У нас заключен договор. Пункт третий.

Из тумана вынырнула стайка мальчишек и побежала дальше, в сторону катка; за спиной у каждого болтались ботинки с хоккейными коньками. Где-то неподалеку зацокали копыта. Появилась коляска. Там сидели, прижавшись друг к дружке, двое, укрытые полостью так, что только головы торчали, а толстый итальянец в длинном черном пальто и цилиндре, размахивая руками, что-то им объяснял. Потом желтоватый туман начал подниматься. Еще с минуту он цеплялся за истерзанные ветром и холодом деревья, но быстро сдался. Очертания домов на Сентрал-парк-вест становились все отчетливее. Первым из тумана вырвался похожий на крепость унылый куб «Дакоты».