Наши комнаты скромные, но чистые, и хозяин пансиона помогает нам притащить дополнительные спальники. Косме, Мара и я — единственные девушки в нашей десятке, так что Хакиан и Умберто делят с нами комнату. Я спала рядом с Умберто бессчетное количество ночей, он даже был моим стражем у порога хижины в деревне Алентина. Но почему-то это закрытое пространство кажется более интимным, и я остро ощущаю его присутствие, когда мы распаковываем поклажу и раскладываем спальники.

Когда мы устраиваемся, Косме и Хакиан уходят в город навестить старых знакомых. Я предлагаю составить им компанию, но Косме лишь улыбается.

— Ты бы меня замедлила, — говорит она. — Я обучена собирать информацию. Отдыхай здесь, я достаточно скоро вернусь.

Когда за ними закрывается дверь, я говорю, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Как можно знать так много вещей, будучи таким молодым?

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Мара.

— Косме некоторое время была моей горничной в Бризадульче. Потом оказалось, что она проводник в пустыне. И умеет лечить. И еще она шпион. — Я обращаюсь к Умберто. — По эту сторону пустыни все такие многогранные?

Он усмехается.

— Только неудобные дочери своенравных князей.

Так вот оно что. Вот она, загадочная связь между Косме и князем Тревиньо.

— Но я думала, она твоя сестра.

— Так и есть. У нас разные отцы, а мать одна.

— Не думаю, что мне положено это слышать… — протестует Мара.

— Косме не стала бы возражать, — заверяет ее Умберто. — Не сейчас. Но это не та тема, которую мы часто обсуждаем. Мой папа стал для нее настоящим отцом, и она считает неуважением к нему говорить о ее отношениях с князем.

— Косме сказала мне, что ее родителей убили Инвьерны, — вспоминаю я.

— Да, — кивает он. — Это было тяжелое время для нас.

Он устраивается на лежанке и проводит рукой по мягкой щетине на подбородке.

— Она приходила к князю за помощью. Она, конечно, хотела отмщения, но…

— Тревиньо никогда не собирался сражаться с Инвьернами.

— С тех пор как армия начала наращивать мощь. Моя сестра была очень настойчива. Князь, разумеется, ничего не сделал, но решил держать ее в своих владениях. Сначала он просто хотел, чтобы за ней тщательно следили. Но потом он ее полюбил, очень полюбил. Это доставляло ей неудобства. Он обучил ее всем возможным наукам и умениям, а потом сделал фрейлиной ее старшей сводной сестры, Ариньи. Думаю, две девушки с легкостью нашли общий язык. Они даже заключили сделку. В том случае, если король Алехандро женится на Аринье, она обещала восстановить Косме в правах наследования владений князя.

Я смотрю на него во все глаза.

— Она могла остаться в Бризадульче и помочь Аринье стать королевой и затем самой стать княгиней.

Умберто кивает.

— Могла. Но потом она поняла, что князь и ее сестра продадутся Инвьернам с потрохами, лишь бы достичь своих целей. Может, они так и сделали.

Он закатывает глаза, его лицо напрягается.

— Мы видели, как наши мама и папа исчезают в огне анимага. Она никогда не забывала этого. Так что когда отец Алентин сбежал из монастыря и возглавил свое маленькое восстание, мы присоединились к нему и поклялись отыскать Носителя.

Я плюхаюсь рядом с Умберто, чтобы осмыслить все то, что он рассказал.

— Если наш план сработает, Умберто, если я смогу сдержать обещание и сделать эти земли независимыми от Джойи, тогда Косме станет княгиней или даже королевой.

Он плечом подталкивает мое плечо и улыбается.

— Поэтому я тебе и рассказал.

Мара застывает у дальней стены, живая статуя, аллегория неловкости. На лице у нее выражение зверя, попавшего в капкан.

— Мне надо вымыть волосы, — говорит она. — Пойду поищу воды.

После того, как она уходит, мы с Умберто неловко смотрим друг на друга.

— Ты избегала меня последние пару дней, — говорит он мягко.

— Да, — отвечаю я, глядя на свои руки.

Он наклоняется вперед, кладя локти на колени.

— Это нормально. Я все понимаю.

Наши бедра очень близко; если один из нас шевельнется, мы коснемся друг друга.

— Мне очень жаль, Умберто. Но я должна быть супругой Алехандро, чтобы план сработал.

— Ты никогда не делила с ним ложе. — Это не вопрос, а утверждение.

Я сглатываю, не уверенная в обсуждении с ним таких вопросов.

— Никогда.

Он поворачивается ко мне, глаза сощурены.

— Элиза, если бы был способ, какой угодно, избежать брака с королем, ты бы сделала это?

— Какой угодно?

— Не содержащий ничего постыдного для тебя, я имел в виду.

Я пытаюсь представить лицо своего супруга. Раньше мне это удавалось с такой легкостью, но теперь время и расстояние стерли мою память.

Я смотрю на Умберто, на его высокие скулы, доказывающие его пустынное происхождение, на решительный подбородок, на всегда готовые улыбнуться губы. Я понимаю, что воспоминание об Алехандро стерто не временем и пространством, а образом лица, которое мне милее и дороже.