— Настоящее чудовище? — спросил я и дал знак стражникам, чтобы пока не уводили её.

— О, да, — сказала она. — Человека, у которого на совести кровь сотен невинных. Человека без достоинства, чести и совести…

— О ком говоришь?

— Будто ты не знаешь, кто чудовище! — Она хотела плюнуть, но у неё рот так высох, что только фыркнула. — Герцог Хауберг, а кто бы ещё.

После разговора с монахом и почтенным Конфеткой я мог догадываться о подобном, но меня радовало, что мои догадки оказались верными.

— Чем он заслужил такое нелестное прозвище? — спросил я.

— Потому что он не садится ужинать, прежде чем не запытает человека! Потому что его подземелья полнятся смертниками. Потому что безнаказанно насилует, похищает, убивает и грабит. Потому что приводит беглых палачей, чтобы испытывали новые инструменты на невинных…

— Замолчи, дитя, — сказал я. — У нас будет ещё время, чтобы поговорить, но сейчас могу сказать тебе лишь одно: это не дело Святой Службы. Пусть этим займутся императорские суды, если он такой недобрый, как ты говоришь. Но какое отношение он может иметь к инквизитору Его Преосвященства?

Она смотрела на меня молча и с каким-то абсолютным непониманием в глазах.

— Он совершает чёрные мессы? — продолжал я. — Вызывает демонов или Сатану? Хулит нашего Бога Всемогущего? Оскверняет святые мощи?

Я смотрел на неё, а она молчала.

— Так почему ты, кто отказалась от Божьей милости и приговорила себя на вечное муки, смеешь считать себя лучше, чем он? Кто дал тебе право судить и отмерять кару?

— Вы попали в ловушку, инквизитор, — сказала она с нескрываемым удовлетворением в голосе. — Повелись как слепое дитя. Вассельроде знал, что кто-то готовиться убить его друга герцога. Знал, что враги Хауберга вызовут демона. И он использовал вас, дабы вы благодаря своему мастерству спасли преступника, но убили тех, кто единственно желал справедливости и возмещения вреда.

Я долго смотрел на неё. Если амулет с Хагат не был отдан настоятелю во время исповеди, тогда он был получен иным способом. Может прекрасная Катрина украла его у давней подруги? Тем не менее, ни у неё, ни у настоятеля я не видел большой вины. Понятно, что настоящий, набожный христианин должен был открыть всю правду, не подвергая инквизитора трудностям следствия. Но я также понимал, что настоятель и его родственница хотели скрыть от моих глаз личную заинтересованность в победе герцога и проигрыше Ванессы. Важным было одно: дело закончилось триумфом добра, а путь, ведущий к этому триумфу, был не слишком важным.

— Может так и было, как говоришь. — ответил я. — Но какое это может сейчас иметь значение?

Она молчала, поэтому я отвернулся и кивнул стражникам, чтобы её забирали.

— Зло можно побеждать только злом! — она ещё крикнула за моей спиной.

Я слышал, как она дёргается в руках стражников и ругается. Может она была права, что иногда большое зло следует побеждать ещё большим злом. Только вот, чтобы взяться за такое задание, надо иметь много сил. А их у последователей Хагат не было.

— Ты чудовище! — до меня донёсся её крик. — Ты, а не Хагат!

Я рассмеялся собственным мыслям. В сказанном ею предложении таилось внутреннее противоречие, о котором она сама не догадывалась. Ибо если я был чудовищем, то кем должен был быть Тот, кому я изо всех сил служу?

Змея и голубка

Смерть уже не имеет над Ним власти.(Св. Павел, Послание к Римлянам).

— Хотите сейчас ехать, уважаемый господин? — Корчмарь приковылял к нашему столу, и я заметил, что он старается не смотреть на лицо Смертуха, освещённое огнём камина. Да, в розоватом отсвете Смертух выглядел хуже, чем обычно, а сморщенный, широкий шрам, уродующий его лицо, казалось, ритмично пульсирует. Походило на то, будто скрытые под кожей толстые черви клубились, пытаясь любой ценой вылезти наружу.

— А твоё какое дело? — рявкнул Первый, который сегодня был в поганом настроении.

— Так только… — Трактирщик начал отступать, но я жестом остановил его.

— Почему спрашиваете, добрый человек? Счёт был оплачен, не так ли?

— О, щедро, уважаемый господин! — Он обнажил в улыбке голые, синие дёсны с остатками зубов, — более чем щедро, простите…

— Тогда что?

Он снова приблизился, и до моего носа донёсся запах гнили, которой несло из его рта. Ох, бедный Мордимер, — подумал я, — неужто ты один обращаешь внимание на вопросы гигиены? Я мысленно вздохнул. Несмотря на много недель, проведённых в совместных поездках со Смертухом, я и к его вони не смог привыкнуть. Такой вот крест я нёс, помимо многих других крестов.

— Тут никто не ездит ночами, уважаемый господин, он сказал тише. — Как стемнеет, все сидят в хатах, в корчмах.

— И, это, горькую пьют, набивают мошну трактирщикам, — рявкнул Первый.

— Близнееец, — успокоил я его. — Дай сказать человеку. Видишь, это честный хозяин. Не пустит путников в глухую ночь, хочет их предупредить об опасностях пути. Да, любезные мои, редко уже встретишь на свете людей, бескорыстно возлюбивших ближнего…

Смертух вытаращился и тихо повторил мои слова. Запнулся на слове «бескорыстие». Близнецы только глупо улыбались.