— Из замковой, — пробормотал он. — Но, Господи, не занимайтесь пряниками, только скажите, что тут происходит? На самом деле кто-то убил Линде?

— Окажите милость, велите пекарю, пусть приготовит мне к ночи добрую корзинку. Действительно вкусно… Мне надо узнать, в каких пропорциях смешивают мёд и тесто. А возвращаясь к вашему вопросу. Это только мои предположения, — сказал я. — Не подкреплённые разумными доводами. Но если я прав, не бойтесь. Следующим на очереди станет палач.

— Проклятые духи, — чуть не заплакала Рита. — Я знала, что они существуют, но чтобы убивать людей…

— Духи? — засмеялся я. — Духи не бросают в окно камень и не пишут кровью предупреждений на грязных тряпках.

— Тогда кто, чёрт побери? — рявкнул Шпрингер.

Я не собирался делиться с ними своими подозрениями. Ещё не время. Пока что лекари тщательно изучали тело бургграфа, но я тоже — прежде чем отдать его в их руки — внимательно его осмотрел. Линде не подавился костью и его не отравили. Я был в этом почти уверен, и поверьте мне, разбираюсь в этих делах. Также не выглядело, чтобы его хватил удар. Факт, он был болезненным и немощным, и все признали бы его смерть трагическим происшествием, если бы не этот несчастный камень. Что хуже, любезные мои, я внимательно осмотрел двор под окнами бального зала. Вероятность, чтобы кто-то мог туда проникнуть, не обратив на себя внимание стражи, была ничтожной. Поэтому камень мог быть брошенным издалека человеком, умеющим обращаться с пращой. Либо же оказался там совершенно иным способом, что означало: ваш покорный слуга впряжётся в неприятную работу, в которой молитва играет значительно большую роль, чем сила мускулов или умственные способности.

— А после палача кто? — Рита так сильно сплела пальцы рук, что у неё даже побелели костяшки.

— Вы, — тепло ответил я. — Ибо кто же ещё?

— Я… не хочу… — Её нижняя губа дрожала так, будто на певицу напала лихорадка.

— А кому бы хотелось? — Я пожал плечами. — Однако не морочьте этим свою красивую головку, возможно, это образование инквизитора слишком влияет на достойную сожаления подозрительность моего ума.

— Вы сведёте меня с ума! — вспыхнула она, и, пожалуй, я предпочитал видеть, как она гневается, чем как отчаивается.

— А я? — глухо спросил Шпрингер.

— Не думаю, — произнёс я.

— Вы тоже могли его спасти. — Она уставилась на меня. — Вы могли сказать, что обычай требует отпустить приговорённого на свободу…

— Я сказал правду, — прервал я её. — И это не я заказывал у нашего умелого палача из Альтенбурга верёвку, приносящую счастье.

— Знаете… — Она опустилась на кресло.

— Знаю. И в связи с этим также знаю, какой была третья причина. Жизнь человека в обмен на кусок верёвки с его виселицы — это интересная замена. Хотя признаю, вы могли иметь несколько больше милосердия в вашем сердце.

— И вы-ы-ы, — заикаясь, сказала она, — говорите о милосердии. Инквизитор! — Она выплюнула последнее слово, будто было проклятием. — Я покидаю этот проклятый город! –

Она стукнула кулаком по поверхности стола, аж кувшин с вином опасно задрожал.

— Не советую, — сказал я. — Будете здесь или в ста милях отсюда, немного вам поможет. Но как я говорил: даже если мои подозрения подтвердятся, у вас будет время. Самое меньшее шесть дней.

— Почему именно шесть дней? — спросил изумлённый Шпрингер.

Я встал.

— Не забудьте о пряничках, — наказал я ему. — Что касается вас, — я обратился к Рите, — советую найти священника и искренне исповедаться. А перед сном прочитать Розарий. Скорее всего, мало поможет, но всё-таки… А теперь простите, пойду поговорю с лекарями.

***

Останки Линде переправили в один из винных подвалов, и именно там собрались три лекаря, дабы провести тщательный осмотр тела. Не знаю, почему они выбрали именно подвал, поскольку было в нём темно, холодно и сыро. Холодно и сыро, это ещё никому не мешало, но темнота затрудняла исследование. Поэтому я велел, прежде всего, принести сколько возможно ламп и расставить из возле тела, лежащего на толстом, дубовом настиле.

— Можно поговорить с вами наедине, магистр? — обратился ко мне один из лекарей, когда слуги устанавливали лампы.

— Да, — ответил я и отошёл с ним в сторону.

— Не знаю, как это сказать… — Лекарь стиснул руки явно взволнованный. — Конечно, я могу ошибаться…

— Говорите смело, — произнёс я. — Любая гипотеза не хуже другой.

— Только это мистика… — Он поднял взгляд и посмотрел мне в глаза. Улыбнулся. — Ну да, я знаю, что вы ближе к подобным делам, но медицина это всё же наука…

— Мой дорогой доктор, — сказал я тихо, но категорично. — Не будем разговаривать о медицине, мистике и науке. Хотел бы услышать о твоих подозрениях.

— Я заметил следы на шее, — прошептал он. — Едва заметные посинения. Будто кто-то его душил. Но человеческие пальцы не оставляют таких следов. Это не кровоподтёки, а как бы лишь их…

— Тень, — закончил я за него и кивнул. — Называем это ведьминой меткой, доктор.

Он задрожал и в этот раз начал нервно дёргать свою седую, козлиную бородку.