Шрифт:
В конце концов, он собрал все необходимые бумаги в тощую красную папочку и тут же подал объявление в вечернюю газету о продаже дома. Теперь оставалось только ждать.
Губский засмеялся, узнав обо всем этом.
— Есть такие люди — маклеры называются, они тебе все купят, все продадут, квартиру поменяют, машину достанут, женят, наконец, — и за все это возьмут не так уж много. Хочешь, приведу такого человека?
— Не стоит. Я все сделаю сам.
— Смотри ты, какой Самсон! Ну, а как насчет покупателя?
— Буду обязан.
— Знаю одного. Даст хорошую цену.
— Цена стоит в страховом полисе.
— Дурень ты, — Иван Терентьевич взял его за локоть и отвел к гаражу. — Полагаешь, твоя хата кому нужна?
— А что? Ее только как следует починить…
— Бульдозером завалить, вот что с ней сделать надо. И поставить справный дом, комнат на пять-шесть, в два этажа. С гаражом, с ванной, с центральным отоплением. Сад привести в порядок, выезд оборудовать для машины… Сам подумай — дачный поселок, электричка рядом, окружная дорога в ста метрах — вот за что тебе деньги дадут, не за твой шалаш…
— Не беру денег за то, что не заработал.
Губский отодвинулся от него, глядя как на редкостное животное.
— Ты, биолог, того… Не заучился часом? У вас в Сибири все такие?
— Хватает всяких.
— Ну что же… Слушай, что старшие советуют. Ты сирота, родителей у тебя с толстой мошной нет, а ведь свадьбу сыграть захочется на всю Сибирь, — скажи — захочется ведь?
— Еще невесты не приглядел…
— Значит, сестренка замуж выйдет, эти свиристелки быстро вылетают… Сколько ей, говоришь?
— В декабре семнадцать, несовершеннолетняя еще. Я здесь за двоих.
— Тем более. А квартиру — кооперативную, полнометражную? Или машину — пошиковать перед однокашниками, девчонок покатать? Смотри, какая красавица стоит!
В полумраке гаража серебрился хромированный радиатор, будто ощеренная в улыбке пасть со вставными зубами, на полках лежали многочисленные инструменты, канистры, баллоны, запасные части…
— Вы певец благосостояния, Иван Терентьевич… А вон там что у вас за приспособление?
— Где это?
— Вон там. Рукоятка такая, с кольцом.
— А-а, это… это для рихтовки штука такая. Если помнешь машину… чтоб отрихтовать. Томик привез мне на днях.
— Понятно. Что у него за имя — Томик? Томас, что ли?
— Нет, Анатолий его звать, Толик. Он мальчик балованный был, не выговаривал свое имя правильно, все Томик та Томик. Так и привилось…
— Вы давно его семью знаете?
— Порядочно… В общем, ты мне зубы не заговаривай. — Губский опять взял Ярчука за локоть и повел с собой. — Ты уже не ребенок. Понимаешь — надо брать от жизни все, пока можешь.
— Давать тоже кое-что не мешает.
— Ладно, ладно. На днях приведу к тебе человека, поговорите. Только смотри не продешеви.
Клим пожал плечами, не желая спорить. Только что прошла гроза — короткий бурный ливень посреди жаркого дня — и от асфальтовой площадки подымались кверху струйки пара. С деревьев вокруг осыпались частые капли, георгины под верандой сверкали, словно рубиновые, и Ярчуку казалось нелепым в таком сказочном сверканьи рассуждать о возможности левых денег.
Губский всмотрелся в глубину аллеи.
— Ага, Лина идет… И кто же это с ней? Ну, вот… Не может быть — Тонька, собственной персоной! С практики приехала…
Клим обернулся и оцепенел. По влажным плитам дорожки подходили к дому две Лины — одна в брюках и синей куртке, другая в намокшем, облипающем платье…
— Так они же у вас близнецы!
— Спасибо, что сообщил… Еще и причесываются одинаково — Линка у меня в Салоне красоты подвивается, ну и сестру обрабатывает как себя. Чтоб батьку родного запутать… Здравствуй, блудная дочь!
Сестры, намокшие под дождем, хохотали, обувь держали в руках.
— Привет, па, — сказала Тоня довольно холодно. Затем, высвободившись из отцовских рук:
— Здравствуйте. Антонина.
— Клим.
Ярчук глядел в глубину ее глаз и вдруг понял, что уже никогда не сможет спутать сестер.
8. Слуховое окно
Клим заворочался во сне, затем резко сел на диване. Некоторое время сидел, не зажигая света. Глянул на запястье — светящиеся стрелки были на половине второго. Глубокая ночь царила в непроглядной тьме садов, сочилась в окно густой сыростью. Звук на чердаке повторился.