Когда мы рассчитывались с продавцом, то услышали гудок паровоза, но отнеслись к нему спокойно, так как действовали быстро и не затратили пока и половины имеющегося у нас времени. Это, подумали мы, подал сигнал какой-то встречный поезд. Однако только мы вышли из магазина, как, к нашему удивлению и ужасу, увидели, что наш поезд тронулся и спокойно и уверенно набирает скорость. Мы с Мишей, не сказав друг другу и слова, держа в каждой руке по бутылке, бросились нагонять поезд. Затея была совершенно безнадежная: к нашей траверзе уже приближался последний вагон, а бежали мы по диагонали лужи, уровень грязи в которой, густой черной грязи, доходил до наших коленей. Но мы бежали, задыхались, но бежали, и бутылки, конечно, не облегчали наш бег с препятствиями. Нет необходимости говорить, что ни у кого из нас даже не мелькала идея освободиться от бутылок. Крутилась, правда, мысль, а что мы будем делать потом, без денег и документов, но сверхзадача — догнать поезд — ее подавляла. Я представляю, с каким живым интересом пассажиры поезда, которым повезло случайно взглянуть в окошко, наблюдали за этим кроссом и за тем, чем он закончится. А закончился он совершенно неожиданно. Поезд. резко остановился. Мы с Мишей, не ускоряя бег, быстрее бежать мы уже просто не могли, добираемся до нашего вагона и по шею в грязи поднимаемся по ступенькам в тамбур. Первое, что мы видим — это улыбающуюся физиономию Юры Гусева. Да, это он сорвал стоп-кран и остановил поезд. Тут же налетело поездное начальство, не буду приводить их высказывания по поводу наших действий и нашего вида: бутылки, как гранаты, мы продолжали крепко держать в руках, но четко прозвучала угроза: вы будете оштрафованы, и серьезно. “А вы что хотели, чтобы они попали под поезд? Да вы должны меня благодарить и даже премировать, а не штрафовать. Кстати, а почему поезд пошел раньше времени, ведь проводник нам сказал, что стоянка будет длиться по расписанию. При свидетелях”. Все это говорил Юра, а мы с Мишей, как рыбы на берегу, стояли и учащенно дышали с открытыми ртами. Мы пошли в свое купе, как могли, переоделись, но за стол решили пока не садиться — с выпившими им расправиться было бы значительно легче, да и протокол звучал бы совсем иначе. Мы терпели еще часа два, наконец, к нам пришла комиссия, включавшая в себя и милицию. Шума и угроз было много, но на этом все закончилось. Поезд подошел к Вологде, это примерно на полпути до Архангельска, мы заперли двери купе и с аппетитом пообедали.

Вообще алкоголь всегда и везде занимал и занимает важное место в жизни командированных, особенно, если работа, или как в нашем случае, испытания, проходит на ограниченном пространстве, вдали от городских условий. Были разные периоды отношения к этому, не знаю, как правильно сказать, явлению. Но в то время никто из нашего начальства никогда не обращал внимания на то, что вечером, после работы, сотрудники собирались обычно небольшими компаниями и хорошо проводили время. В поселке, что отстоял от нас на расстоянии пары километров, в сельмаге, всегда продавался чистейший спирт ленинградского разлива, специально для Севера, с северным сиянием и оленями на этикетке. По цене, в пересчете на сорок градусов, этот спирт был более выгоден, чем водка, а по вкусу ей ничем не уступал. Но главным источником спиртного был другой канал — регулярная поставка спирта-ректификата отделом снабжения нашего института. Может быть, 10% от поставляемого количества спирта шло по назначению — на технические цели, для промывки контактов, остальной же спирт, а это были не единицы, и даже не десятки литров, выпивался. После каждого пуска ракеты, особенно после удачного, устраивался общий стол, и начальство строго следило, чтобы выпивки было достаточно. Я помню, как однажды директор, находившийся в то время на полигоне, сделал выговор начальнику отдела снабжения института, отправленный по телеграфу, за несвоевременную поставку спирта. Это было ЧП — на очередном “мероприятии”, как говорится в таких случаях, “не хватило”.

Хорошо запомнил одно свое возращение в Ленинград. Моими попутчиками на этот раз были мой начальник отдела Барабанов и директор института Чарин. Ехали мы из Архангельска поездом. Вечером решили пойти в вагон-ресторан поужинать. Несмотря на то, что компания была не из бедных, платить деньги за выпивку не хотелось, тем более что у нас “було”. И вот, солидные люди, правда, мы с Барабановым были тогда еще достаточно молодыми, поставили, не на стол, конечно, а под стол, бутылку с уже привычным нам напитком и, как заядлые алкаши, втихую, чтобы никто не видел, наливали себе в стаканы спирт. Привычка — вторая натура, но это не значит, что мы становились алкоголиками. Я не помню ни одного случая заболевания этим недугом среди наших командировочных.

Иногда нам удавалось неплохо и отдохнуть. Зимой это были лыжи. Примерно с одиннадцати до часа дня стояли серые сумерки, но белый, абсолютно чистый снег хорошо высвечивал дорогу. Морозный воздух, длинные тени от деревьев, тишина. Лето на Севере, конечно, нежаркое, но желание искупаться иногда возникало. Один или два раза мне удалось поплавать в Северной Двине, в Архангельске, но в памяти осталось купание в Белом море. Стояла середина июля, было очень тепло, и мы пошли на море. Кстати, Белое море не зря имеет такое название. Небо в этих краях почти постоянно закрыто невысокими серо-белыми облаками и такого же цвета их отражение от поверхности моря. В море в тот день было просто невозможно войти. Оно было ледяное, мы заскакивали в воду по щиколотку и тут же с воплем выскакивали на берег. Но вот чудо. Почему-то на следующий день поздно вечером мы опять оказались на берегу, попробовали воду и. раздевшись догола, женщин в тот раз среди нас не было, бросились в море. Вода была не просто теплая, а теплейшая, как в жаркий солнечный день на мелководье в Сочи. Купались мы очень долго, и, хотя время было далеко за полночь, выходить не хотелось — мы испытывали ощущение какого-то блаженства.

В конце лета — начале осени грибная пора. На Севере, во всяком случае, в Беломорье, грибов много. И мы регулярно доставляли себе удовольствие, собирая грибы и устраивая себе после этого шикарную закуску. Однако мне запомнились грибы, как завершение события куда более важного, чем сама грибная охота. Это было во второй половине октября 1962. При желании этот день можно определить с абсолютной точностью — его помнят и в России, да и во всем мире. Напомню, что в середине октября американский разведывательный самолет У-2 обнаружил на Кубе советские установки для ракет среднего радиуса действия, способных нанести удар по большинству крупных городов США. На следующий день Президент Кеннеди, собрав своих советников, потребовал, чтобы Советский Союз демонтировал установки и вывез с Кубы все ракеты. Однако Хрущев решил довести свой замысел до конца. Через несколько дней американской разведкой были обнаружены советские корабли с ракетами на борту, движущиеся по направлению к Кубе. Президент Джон Кеннеди, выступая по национальному телевидению, сообщил, что вокруг Кубы установлен морской карантин, и ни один советский корабль не будет пропущен. Кроме того, президентом были даны указания о подготовке к вторжению на Кубу и о переходе вооруженных сил на режим наивысшей военной готовности. А корабли плывут. Мир зашатался на грани ядерной войны.

У нас, у командировочных, был один радиоприемник и мы были в курсе событий. Легли спать, и вот поздно ночью, где-то около двух часов, нас разбудило жуткое завывание сирены — боевая тревога. Все, началась война — какие мысли еще могли возникнуть? Нам говорят, что всем надо собраться в каком-то помещении. Вопросы почему-то никто не задает, хочется оттянуть тот миг, после которого уже нет возврата к старой жизни. Но трагедия, к счастью, заменятся фарсом. Не оказался ночью в своей постели наш сотрудник, Николай Петрович. Конечно, жизнь одного человека — это очень много, но все же это не ядерная война. Тем более, еще не известно, что с ним случилось. Нам дают резиновые плащи, выстраивают в линию и предлагают прочесать лес. Мне, как всегда, не повезло — через пятьдесят метров после начала движения я наткнулся на сук, порвал свой плащ и лишился защиты от промозглой сырости ночного леса. Часа через два-три мы услышали опять завывание сирены, но кроме удовлетворения, оно никаких эмоций у нас уже не вызвало — Николай Петрович нашелся. Где он пропадал — точно никто так и не узнал. По официальной версии, он действительно заблудился, а по неофициальной — заночевал у одной молодухи. Ну а пока, оказавшись уже в лесу, мы разбились на группы и всерьез занялись грибами. Осень была для Севера поздняя, грибная пора уже отошла, и грибы попадались редко. Но зато на болотистых местах нам встречалась клюква размером с хорошую вишню. Она была сочной и даже сладкой, есть ее можно было без конца. Тем не менее, наш главный специалист по грибам, Александр Трифонович Барабанов, вышел на облепленный опятами пень, и грибов тут оказалось такое количество, что мы заполнили ими все возможные емкости. Правда, нашлись скептики, которые усомнились в качестве найденных грибов — ведь существуют очень ядовитые ложные опята. “Ладно, — сказал Александр Трифонович, — я первый начну есть, и если через час я еще буду жив, то вы присоединитесь ко мне. В противном случае вам придется воздержаться”. Конечно, не только час, но даже пять минут никто не смог удержаться от замечательно пахнувшего блюда из тушеных грибов с картошкой и уже разлитой по стаканам прозрачной жидкости. За столом нас было человек шесть-семь, но запомнил я только четверых: Женю Ельяшкевича, упомянутого Александра Трифоновича, Игоря Кривцова, будущего главного инженера, а затем Генерального директора института, ну, и конечно, себя. Мы веселились не зря — ведь именно с этого дня противостояние ядерных держав резко пошло на убыль — ответственность, воля и разум победили.

Мне хочется упомянуть здесь об одной покупке, связанной с этим периодом моей жизни. В первый же приезд в Северодвинск в магазине культтоваров я купил спортивный набор, о котором я мечтал давно, но реальность его использования появилась только вместе с собственной квартирой. В состав этого набора входили кольца, трапеция и качели, каждый из которых, по выбору, мог с помощью карабинов подвешиваться на тросах. Я пробил в стенах коридора сквозные дыры, вставил в них крюки и в течение более чем тридцати лет, ежедневно, практически без пропусков, делал силовые упражнения на кольцах. Включая, например, такие как стойка, выход в упор и различные перевороты. Тело мое окрепло, исчез живот, и для меня любая физическая работа, включая будущие строительство дома и земляные работы, была по плечу. Но на вопрос, как это повлияло на возникшие позже сердечные проблемы, я ответить не могу.

К большому сожалению, задуманная мной работа не была завершена. Когда уже все было готово, проверено и перепроверено, и оставалось только подключить штепсельные разъемы нашей моделирующей установки к бортовому разъему ракеты, потребовалась простая формальность — виза руководителя испытаний на проведение контрольного моделирования. Руководитель испытаний, представитель фирмы-разработчика самой ракеты, неоднократно интересовался нашей идеей и состоянием дел, относился к нашей работе вроде положительно, но в самый решительный момент у него появились сомнения, и он сказал “нет”. Ни мои пояснения и гарантии, ни уговоры старшего представителя нашего института на него не подействовали.