Сергей проводил девушку до автобусной остановки, и они расстались.

Глава 4

К себе он вернулся часов в десять вечера.

Небольшая комната, которую молодой мастер снимал у Дарьи Даниловны, была обставлена скромно и при этом такие предметы, как кровать, стол, старый шкаф для одежды, стул – принадлежали хозяйке квартиры. К его личным вещам относились только телевизор и раскладушка, которыми сразу же по приезду завладел Николай Афанасьевич: на раскладушке он спал и сидел, телевизором – развлекался.

В этот вечерний час он тоже наслаждался увеселительной программой. Рядом с ним на стуле стоял пустой пузырёк из-под валерьянки и лежала столовая ложка.

– Ты что, заболел? – спросил сын.

– Ничего страшного, разволновался что-то, – он приложил руку к сердцу. – Передача интересная, успокаиваюсь. А тебе, между прочим, телеграмма. На кровати лежит.

Телеграмма оказалась коротенькой: «Вышли денег – Вера». Между бровями молодого человека легла суровая складка, и он устало опустился на кровать.

– Это что, сестра деньги просит? – поинтересовался отец.

– Да.

– Ты, значит, помогаешь?

– Помогаю. Стипендии не хватает, потому и работаю по вечерам.

– Правильно, не теряешься, – одобрил Николай Афанасьевич, и тоже, как и Вера, решил обрадовать сына. – Я, пожалуй, пока здесь остановлюсь. У тебя ж всё равно целый день комната пустая: днем ты на работе, вечером – на подработке. Тебе ж без разницы.

– Оставайся, – задумчиво согласился Сергей. – Только смотри – чтобы не пил и дружков не водил. Квартира не моя, я здесь только комнату снимаю.

– А где ж хозяйка?

– Гостит у дочери в Перми. Она занимает вторую комнату.

– Слушай, дай рублик на сигареты. Свою пенсию я всю по дороге ухлопал, да и что она у меня – сорок рублей всего.

Сын достал из кармана бумажный рубль и молча сунул отцу в руку. Глаза родителя засветились тусклым светом радости, сделались какими-то заискивающе масляными, речь потекла плавно, многословно и, как почувствовал сын, льстиво-угодливо, и от этого зазвучала пакостно.

– Я знал, что меня не оставят, отец как-никак. А он всё ж один на белом свете. Попробуй себе другого сыскать – ни за что, потому что чужой он и есть чужой, а родная кровь – завсегда греет…

Сергею стало неприятно, что-то низменное слышалось в голосе отца, и поэтому он оборвал его:

– Ладно, смотри телевизор, мне нужно микросхемой заняться.

Он ушёл на кухню, но поработать толком не удалось: пока собирался с мыслями, в дверях замаячил Николай Афанасьевич с толстой книгой в руках.

– Послушай, я у тебя давеча нашел хорошие картинки, а вот что написано под ними – не пойму. Час целый читал и так и не понял.

Сергей взглянул на обложку.

– Это учебник по английскому языку.

– Да! – Николай Афанасьевич озадаченно посмотрел на незнакомые слова. – А ты читаешь это?

– Конечно.

– И говорить изловчился по-ихнему?

– Могу.

– Слушай, научи и меня, – неожиданно загорелся он. – Ты мне по-русски напиши, а я выучу и буду говорить. Уж очень хочется. Здорово, когда по-иностранному трепешься. Никто тебя не поймет, а ты чешешь. Напиши мне, напиши. Я сегодня же начну учить.

Проснувшаяся страсть Николая Афанасьевича к иностранному языку показалась сыну странной, однако же она обнадёживала, что в нём погибло еще не всё и, возможно, душу его удастся возродить, а точнее – реставрировать или на крайний случай – произвести мелкий косметический ремонт, кое-где подлатав, подправив, подштукатурив.

Сергей взял лист бумаги и остановился в затруднении:

– Что бы тебе написать?

– Ну, что-нибудь такое-эдакое… недлинное.

«I want some bread», – вывел он крупными буквами первую фразу, но по-русски, и рядом – перевод: «Я хочу хлеба», и вторую фразу: «I like little birds», – что означало: «Мне нравятся маленькие птички».

– На, двух тебе вполне достаточно, – протянул он отцу.

Тот взял, медленно, по складам прочёл вслух: «Ай вонт сам брэд; ай лайк литл бёдз» – и остался ужасно доволен своей иностранной речью.

На лице его отразилось самодовольство и важность, он напыжился, как индюк при виде индюшек и, не отрывая взгляда от притягательных фраз, скрылся в комнате.

Сергею больше не работалось. Подойдя к окну, он уставился в чёрный провал ночи, где спокойно мерцали серебристые звёздочки. На душе было непонятно почему тревожно. С одной стороны, свалившийся, как снег на голову, отец. Он до сих пор не решил, как быть с ним: признать и забыть прошлые обиды или помочь куда-нибудь устроиться и распрощаться навсегда. С другой стороны, перед глазами маячил смутный профиль недавней знакомой. Что за странная девушка, и почему он не узнал у неё адрес. Но, собственно говоря, зачем узнавать, если у него сейчас в жизни всё так неопределенно. Помимо всего, в мыслях всплыл и пятилетний мальчуган, косившийся из щели чёрным глазом, и он подумал, что клиент остался необслуженным, а последнее у него случалось крайне редко, и поэтому завтра придётся начинать именно с этой квартиры.