Прошло четыре недели, Магнус вырос и увеличился вдвое не только возрастом, но и размерами. Во что превратило бы такое ничем не ограниченное поедание Патентованных питательных пилюль Пеннифедера свинью, один бог знает, но во что это превратило мышь, можно было убедиться воочию: ростом Магнус был с крысу, а сил у него всё прибавлялось. Как-то раз старый, с жёлтыми зубами и голым хвостом самец крысы, неожиданно выскочив из-под настила, наткнулся на Магнуса и тут же, перепуганный, с пронзительным визгом пустился наутёк от этого невиданного юного великана.

Маделин и самой приходилось держать ухо востро и вовремя увёртываться, заслышав предупреждающий рёв «хорошая мамочка!». Ибо Магнус был ребёнок ласковый и бурно проявлял свои чувства, и требовалось немалое проворство, чтобы увернуться, когда тяжёлый увалень бросался выражать свою любовь, тыча её мордой.

К счастью, зима оказалась мягкой, и Маделин твёрдо решила остаться в летнем помещении до тех пор, пока сын не станет взрослым. «Что бы это ни значило», — говорила она себе, обеспокоенно качая головой. Ночной холод её не волновал, подле Магнуса было тепло, как у печки. Правда, ей приходилось спать чутким сном из опасения быть придавленной.

Марк Аврелий заглянул в свинарник один только раз — в вечер того дня, когда произошёл эпизод с котом. Маделин вбежала в его укромный кабинет подле камина с известием, что предполагаемый призрак на самом деле состоит из плоти и крови. «Слишком, слишком много плоти», — жалобно пискнул Марк, поспешно отшатываясь от сыновних ласк.

Что-то подсказало Маделин, что преобладающим чувством, которое испытывает муж при виде двухмесячного Магнуса, является не гордость, как у неё, а страх. И она оставила его в покое, чтобы он на свободе предавался излюбленному занятию — чтению газет.

Сама же она занялась воспитанием Магнуса. Заготовив дневной рацион пищевых пилюль, миниатюрная мамаша усаживалась перед своим могучим сыном и принималась учить его правилам, которыми руководствуются в своей жизни все мыши, — правилам выживания. Когда-то её обучала мать ещё в родном гнезде, и так далее, в глубь сотен поколений, поэтому правила бывали выражены несколько старомодным языком.

Некоторые имели форму поговорок: «Семь раз взгляни, один скакни», «Пролезли усы — пролезешь и ты», «Хвостик увяз — всей мышке пропасть». Магнус выслушивал эти афоризмы без малейшей реакции, тупо глядя на Маделин и не переставая жевать. Он явно предпочитал форму заповедей, которые мать повторяла ему каждое утро. Все они начинались со слова «остерегайся».

Список был длинным: «Остерегайся ловушки… Остерегайся отравы… Остерегайся человека… собаки… совы… хорька…» — и так далее. Во время этого перечисления Магнус постепенно приходил в крайнее возбуждение, настораживал уши, хлопал глазами и наконец, услыхав последнюю заповедь: «Остерегайся кошки», испускал громкий крик: «Гадкий!».

Маделин выбивалась из сил, стараясь научить его повторять эти правила за ней, но, хотя словарь Магнуса за это время, несомненно, обогатился, он по-прежнему не мог за один раз соединить больше двух слов.

Самыми употребительными были «мамочка, таблетка!», но наступил день, когда Маделин, копаясь в дырке на дне пакета, обнаружила, что там осталось очень мало драгоценных пилюль мистера Пеннифедера.

Той же ночью она совершила опасное путешествие по тропинке к хозяйскому дому, чтобы посоветоваться со своим учёным супругом.

— Как быть-то, Маркуша? — взволнованным тоном вопросила она. — Мне нипочём не справиться. Где мне взять столько корма для Магнуса, когда энти пилюли кончатся? Ты должен пойти помочь.

Марк Аврелий подавил в себе первую реакцию — отказаться наотрез от предлагаемых действий. Он не имел ни малейшего желания покидать уютное и безопасное гнёздышко и подвергаться опасностям и лишениям ради того, чтобы набивать толстый живот требовательному кукушонку. «Ему же почти три месяца, — сердился он про себя, — а он всё ещё от матери ни шагу. Да я в его возрасте был совершенно самостоятелен, весь колледж знал назубок от кладовых до столовой». С другой стороны, ему не хотелось, чтобы жена опять подвергалась риску. Он знал, что она всё равно продолжит свои поиски — с его помощью или без. Он задумчиво пригладил усы.

— Что ж, Мадди, дорогая, — сказал он наконец, — по моему мнению, выход тут только один.

— Это какой?

— Эмиграция.

— Эми… что?

— Эмиграция, переселение, моя дорогая. Мальчик, э-э, Магнус должен покинуть дом, выйти в широкий мир, искать своё счастье — возможно, на ферме через дорогу, там наверняка полно еды.

— Марк… Аврелий!

— Что, дорогая?

— Ты это серьёзно?

— Серьёзно, дорогая?

— Ты по-серьёзному предлагаешь прогнать нашего единственного ребёнка?..