– Не маленькая.

Ну!

– Значит, на сколько?

– На скоко, на скоко… На час! Ноги в руки, и дуй сюда.

– Хорошо, подожди…

Таня звонко закрыла окно, надела зеленый купальник, поверх – белое платье, бегом поднялась к матери в комнату, припудрилась, мазнула помадой по губам, пшикнула духами. Сбежала вниз, повесила на плечо полотенце, влезла в босоножки. Заперла дверь, спрятала ключ под коврик; из сарайчика заходилась в безутешном плаче Ася. “Да заткнись ты!” – на ходу бросила ей Таня, коза пресеклась и задумалась, а девочка ощутила себя окрыленной предвкушением чего-то нового и радостного.

– Но мы ненадолго, точно?

Машина, взревев, сорвалась с места. Егор молчал, показывая профиль со шрамом в полщеки.

– Искупаемся и обратно, да? – она повысила голос, от этого ставший пискляво-тонким.

– Боисся?

– Ты что, обманул? – спросила со страхом. За стеклами было расплывчато от приставшей пыли. – Ты куда меня везешь?

Егор повернулся, у него были наглые яркие глаза на загорелом лице:

– Да ты чо упала, соседка? Доставим в лучшем виде. Как я тебя обману? Скажи спасибо лучше. Скучно одному в воде бултыхаться. Все кикиморы разъехались, дружки заняты… Тебя увидел, позвал… Ну вот и сиди, кайфуй.

Они уже стояли на железнодорожном переезде.

Егор потянул воздух тугим носом. Губы его, чуть вывернутые наружу розовым нутром, дрожали, пульсировали и, казалось, тянулись к Тане, как две присоски.

– А ты хороша, – он громко причмокнул. – Рыжая – это класс. А глаза зеленые, да?

– Серые. Иногда бывают зелеными.

– А когда?

– Когда… Не знаю…

– Куда ж ты, баран гребаный, едешь? – он с силой нажал, сигналя “жигулям” впереди.

Они домчали до водохранилища минут за пятнадцать и встали у магазина-стекляшки на пятачке.

– Взять тебе чего? Ну чего ты любишь… Чупа-чупс? Водку? – гоготнул. – Обожди, скоро буду…

Вернулся с пакетом, в котором угадывались бутылка, батон и жестянки.

– Ты же за рулем, – сказала Таня с тревогой.

– Спокуха! Ты чо, думаешь, я много пить буду? Треснем по глоточку, чтоб лучше плавалось, обсохнем, еще по маленькой, и назад поедем. Я ваще не пьянею! Мне литра два надо, чтоб окосеть. Тут ехать-то – раз плюнуть. Все мусора свои. А если чужие – капуста на что? Га-га-га! – Он упивался своей манерой разговора. – Пивко признаешь?

– Бывает.

– Будет! Я еще шипучку купил и хавчика дэцел. После разберем…

Таня хотела сказать, чтобы он поворачивал назад и что, если он выпьет, она отказывается с ним ехать и знаться, но безволие не дало сказать ничего, да и было стыдно показать себя мелкой трусихой, а главное – он нравился ей.

У воды людей было мало, компания полуголых мужиков разлеглась на глинистом крутом берегу. Ниже на песке отчаянно и празднично вопили два абсолютно голых малыша, мальчик и девочка, топоча туда-сюда ножками, пытаясь взбежать по травянистому склону и срываясь к воде. Два голыша, никого больше. Таня подумала: чьи они, голыши? Где за ними пригляд? Неужели они как-то связаны с верхней компанией?

Егор взял ее за руку и рванул за собой.

– Давай двигай попой!

– Куда мы?

– Места надо знать… Ща народ набежит. Есть тут одно местечко, я с детства присмотрел. С тех времен проход совсем зарос. Спуск херовый, а потом благодать. Никто не засечет, пей, загорай, живи…

Они заскользили, хватаясь за ветки ив, и наконец спрыгнули на песок. Это был полукруглый узкий пляж, отсеченный зарослями по бокам.

– Ну, крошка! Зацени! Дядя фуфло не предложит, – Егор закурил, хвастливо выпуская дым высоко вверх.

– А мы отсюда вылезем?

– Забей. Дядя не бросит.

– Какой ты дядя? Тебе ведь двадцать? Двадцать, правильно?

– Для тебя дядя. Многое повидал. Повидай с мое, сразу тетей станешь. Га-га-га. Вербочка!

Таня расстелила полотенце и деловито вытащила из пакета бутылку водки, банку пива, банку спрайта, упаковку колбасной нарезки и батон. Егор затушил окурок шлепанцем, вдавил в песок, снял шорты и тельняшку, оставшись в черных плавках и при золотой цепочке, и с наслаждением потянулся.

– У моего папы тоже матроска есть. Папа моряком служил, – сказала она, чтобы что-то сказать.

Егор как подкошенный рухнул на кулаки и стал стремительно отжиматься. Он касался грудью песка, а спину держал прямой. Спина была влажная, блестели бугорки прыщей. Он фыркнул, поднялся, стряхивая песчинки с рук:

– Бля, припекает! Я не моряк ваще-то, а танкист.

Таня стянула платье и осталась в купальнике.

– Сплаваем? – спросил он.

Она не умела плавать. Ялтинская история породила в ней страх.