Дельма откашлялся и для вида полистал документы.

— Говорят, вы знаете восемь языков.

— Пико делла Мирандола [45] , живший в позапрошлом веке, знал восемнадцать, и никто не обвинял его в том, что Сатана лично взял на себя труд обучать его лингвистике.

— Наконец, установлено, что вы зачаровываете женщин. Я не хотел бы понапрасну оскорблять человека, и без того преследуемого несчастьями и бедами, но трудно представить, будто ваш физический облик настолько привлекателен для дам, что они готовы на самоубийство и млеют, едва лишь завидев вас.

— Не нужно преувеличивать, — скромно улыбнувшись, проговорил граф. — Зачарованными, как вы выразились, были лишь те, кто страстно этого желал; что же касается нескольких экзальтированных дам, то каждый из нас встречался с такими. Единственное подходящее для них место — это монастырь или, скорее, больница. Мы не должны судить обо всех женщинах на примере нескольких умалишенных.

Дельма напустил на себя еще более торжественный вид.

— Общеизвестно, и многочисленные донесения подтверждают, что в Тулузе, на своих Судах любви, нечестивых по своей сути, ибо Господь заповедал нам любить, чтобы зачать, вы публично восхваляли половой акт.

Но Господь не говорил также: «Будете зачинать подобно кобелю и суке», и я не вижу причин, по которым изучение искусства любви должно считаться дьявольским.

— Ваше колдовство, вот что исходит от дьявола!

— Будь я так искусен в колдовстве, как вы утверждаете, я бы здесь сейчас не стоял.

Судья Бурье вскочил и гневно воскликнул:

— Вы на своих Судах любви проповедовали неуважение к церковным законам; вы утверждали, что институт брака убивает истинную любовь и что набожность нельзя считать достоинством человека.

— Я действительно мог сказать, что достоинство состоит отнюдь не в том, чтобы казаться набожным, но при этом быть скупым и бессердечным, ведь истинное достоинство, которое женщины ценят в мужчинах, заключается в том, чтобы иметь веселый нрав, сочинять стихи, быть щедрым и искусным любовником. И, если мне и довелось сказать, что брак вредит любви, то я имел в виду не сам институт брака, благословенный Господом, но то, во что в наше время люди его превратили: это настоящее торжище, где родители постыдным образом торгуются из-за земель и приданого и заставляют молодых людей связывать свою жизнь друг с другом, иногда при помощи насилия или угроз, и даже если они друг друга ни разу до свадьбы не видели. Вот что разрушает священные узы брака, ибо супруги, связанные подобными цепями, не могут иначе освободиться от них, кроме как предаваясь греху.

— И у вас еще хватает наглости читать нам проповедь! — возразил сбитый с толку Дельма.

— Увы! Мы, гасконцы, все немного задиры и спорщики, — признал граф. — Именно нрав южанина толкнул меня на борьбу против глупости нашего века. В этом отношении я напоминаю знаменитого идальго Дон Кихота Ламанчского, который боролся с ветряными мельницами, и сильно подозреваю, что выгляжу так же глупо, как и он.

Прошел еще час, а судьи все продолжали задавать обвиняемому разнообразные нелепые вопросы: каким образом он создавал «колдовские» цветы, от которых жертва впадала в состояние экстаза; каков состав возбуждающих средств, которые он изготавливал для посетителей Судов любви, чтобы тех охватывало «безумие похоти»; наконец, со сколькими женщинами одновременно он мог заниматься любовью.

Граф де Пейрак отвечал на эти досужие вымыслы то с пренебрежением, то с иронической улыбкой.

Когда он сказал, что никогда не занимался любовью более чем с одной женщиной одновременно, Анжелике показалось, что ему никто не поверил.

Бурье, которого судьи оставили вести этот щекотливый допрос в одиночку, спросил, ухмыляясь:

— Ваши возможности как любовника столь широко известны, что нас не удивило бы, если бы мы узнали о вашем пристрастии к разнообразным постыдным развлечениям.

— Будь ваш опыт так же велик, как мои способности любовника, — ответил граф, язвительно улыбаясь, — вам было бы известно, что поиск подобного разнообразия свидетельствует скорее о физическом бессилии, ищущем возбуждения в извращенных удовольствиях. Что до меня, то я уверяю вас, господа, встреча с одной-единственной женщиной в ночной тишине удовлетворяет всем моим желаниям. Хочу также добавить, — произнес он более серьезным тоном, — что ни один сплетник в Тулузе и в Лангедоке не посмеет сказать, будто с тех пор, как я женат, у меня была хоть одна любовница.

— Действительно, расследование подтверждает и эту деталь, — согласился судья Дельма.

— О! Поистине незначительную деталь! — рассмеялся Жоффрей.

Судьи от смущения заерзали на своих стульях. Массно сделал Бурье знак перейти к следующему вопросу, но тот не мог смириться с тем, чтобы документы, которые он так тщательно подделывал, не рассматривались на процессе, и упорно отказывался признать поражение.

— Вы так и не ответили на обвинение в том, что вы тайно подливали в напитки ваших гостей возбуждающие вещества, толкающие приглашенных на страшный грех против седьмой заповеди.