Голон Анн
Шрифт:
— Однако вы признаете, что жизнь можно создать искусственным путем?
— Кто знает, месье? Наука еще не сказала своего последнего слова, а разве природа не удивляет нас до сих пор невероятными феноменами? Во время путешествия по Востоку я видел, как некоторые рыбы превращаются в тритонов. Я даже привез несколько таких рыб в Тулузу, но здесь превращения ни разу не случилось из-за различия в климате [50] .
— Итак, — голос Массно звучал драматическим тремоло, — вы считаете, что Творец не имеет отношения к созданию живых существ?
50
Имеются в виду живущие в воде головастики, или аксолотли — личинки тритонов, которые почти все относятся к саламандрам. В неблагоприятных условия среды аксолотль иногда не проходит метаморфоз, но вырастает до размеров взрослой саламандры.
— Этого, месье, я никогда не говорил, — спокойно ответил граф. — У меня есть свои убеждения, но при этом я верю, что Господь — создатель всего сущего. Я только не понимаю, отчего вы запрещаете Ему предусматривать определенные условия, при которых растение превращается в животное или головастик в лягушку. В любом случае лично я никогда не «создавал» существ, которые вы зовете гомункулами.
Тогда Конан Беше вытащил из складок своей просторной сутаны небольшой сосуд и протянул его председателю.
Судьи передавали сосуд из рук в руки. Анжелика со своего места не могла разглядеть, что в нем, но она видела, что большая часть судей осенила себя крестным знамением, и расслышала, как один из них подозвал клерка и велел ему принести из часовни святой воды.
На лицах всех членов суда застыло выражение ужаса. Судья Бурье непрестанно потирал ладони, и непонятно было, то ли он так выражал свое удовлетворение, то ли он хотел стереть следы прикосновения к нечестивому предмету.
Один лишь Пейрак глядел в сторону и не выказывал к происходящему никакого интереса.
Наконец сосуд оказался перед председателем Массно. Тот вооружился громадными круглыми очками в черепаховой оправе, чтобы получше его рассмотреть, и наконец нарушил всеобщее молчание:
— Эта разновидность чудовища больше всего напоминает мне высохшую ящерицу, — произнес он разочарованно.
— Двух таких высохших гомункулов, которые, надо думать, требовались для составления колдовских зелий, я отыскал с риском для жизни в алхимической лаборатории графа, — скромно пояснил Беше.
Массно обратился к подсудимому:
— Узнаете ли вы этого… этот предмет? Стражник, отнесите сосуд обвиняемому!
Гигант стражник, которого подозвал председатель, содрогнулся. Он колебался, мялся, наконец решительно схватил сосуд, но выронил его из рук, да так неудачно, что тот разбился.
Толпа разочарованно ахнула, но тут же подалась вперед в надежде разглядеть содержимое сосуда.
Однако перед первым рядом немедленно вырос ряд стражников и оттеснил любопытных.
В конце концов один из стражников выступил вперед, подцепил острием алебарды этот трудноопределимый объект и поднес его к самому носу графа де Пейрака.
— Это, несомненно, один из тритонов, которых я привез из Китая, — спокойно сказал тот. — Они, должно быть, сбежали из аквариума в лаборатории, где у меня стоял перегонный куб, чтобы вода, в которой они жили, всегда оставалась теплой. Бедные крошки!..
Анжелике показалось, что из всего объяснения насчет экзотических ящериц внимание собравшихся привлекло единственное слово — «аламбик», то есть перегонный куб, после которого по залу вновь прокатился вздох ужаса.
— Итак, вот один из последних вопросов обвинения, — снова заговорил Массно. — Подсудимый, узнаете ли вы этот список? Здесь перечислены еретические и алхимические книги, к которым вы особенно часто обращались, обнаруженные на одной из полок вашей библиотеки. Среди этих книг я вижу De Natura Rerum Парацельса, причем раздел, посвященный дьявольскому созданию чудовищных существ, таких, как гомункул, о которых поведал нам святой отец Беше, отчеркнут красной тушью, и вашей рукой туда внесено несколько слов.
Граф ответил хриплым от усталости голосом:
— Верно. Я помню, что подчеркнул кое-какие изложенные в книге нелепости.
— Кроме этого, список содержит и другие книги, которые, хотя и не имеют отношения к алхимии, тем не менее запрещены. Цитирую: «Французская любовь становится итальянской», «Любовные интриги при французском дворе» и так далее. Напечатаны они в Гааге и Льеже, где, как всем известно, скрываются самые опасные изгнанные из королевства сочинители памфлетов и газетных статей. Их произведения тайно привозят на территорию Франции, и приобретающие такие издания становятся соучастниками их преступлений. Замечу также, что в списке наличествуют имена таких авторов, как Галилей и Коперник, учения которых осуждены Церковью.