К великой радости аббатисы и к огромному разочарованию зала, председатель удовлетворил ее просьбу.

Судебные заседатели, а за ними настоятельница с остальными монахинями удалились в заднюю комнатку, обычно служившую канцелярией суда.

Осталась лишь Карменсита под присмотром четырех монахов и двух швейцарских гвардейцев.

Теперь Анжелика наконец разглядела свою бывшую соперницу. Красота испанки ничуть не поблекла. Добровольное заточение лишь сделало черты ее лица еще тоньше, а огромные темные глаза, казалось, горели каким-то восторженным огнем.

Публика тоже пожирала глазами зачарованную красавицу.

Анжелика услышала, как мэтр Галлеман насмешливо прошептал:

— Черт возьми! Я начинаю уважать этого Великого Хромого.

Молодая женщина заметила, что ее муж ни единым взглядом не удостоил только что разыгранную перед ним эффектную сцену. Сейчас, когда суд вышел, он хотел дать себе минуту отдыха. Он попытался усесться на позорной скамье, скамье подсудимых. Это ему удалось, но лицо его исказилось от боли. Долгое стояние на костылях и особенно пытка иглой, которой его подвергли в Бастилии, измучили его.

Сердце Анжелики болело, словно на нем лежал тяжелый камень.

До сих пор ее супруг держался с мужеством, превосходившим человеческие возможности. Ему удавалось говорить спокойно, но он не всегда мог сдерживать свойственную ему иронию, которая, к несчастью, производила неблагоприятное впечатление на судей и даже на публику.

Сейчас Жоффрей демонстративно повернулся спиной к бывшей любовнице. Да и видел ли он ее? Сестра Карменсита бессознательно сделала несколько шагов к подсудимому. Стражники удержали ее и вернули на место.

Внезапно на глазах у всех чудесное лицо испанской мадонны совершенно преобразилось: его свела судорога, щеки ввалились. В какое-то мгновение показалось, что сквозь него проступают дьявольские черты.

Рот ее открывался и закрывался, словно у рыбы, выброшенной на берег. Монахиня резко поднесла руки ко рту. Ее челюсти сжались, глаза выкатились из орбит, на губах показалась сначала полоска белой пены, а затем и пузыри.

Растерянный Дегре вскочил:

— Смотрите! Это известный фокус с мыльными пузырями!

Но тут его грубо схватили и выдворили из зала суда.

Этот одинокий голос не произвел на толпу никакого впечатления, публика завороженно наблюдала за одержимой.

Конвульсия сотрясла тело монахини. Она, шатаясь, потянулась к обвиняемому. Монахи загородили ей дорогу. Тогда она остановилась и принялась рывками сдирать с себя головной убор. Проделывая это, она кружилась, быстрее и быстрее.

Четверо монахов набросились на нее, стараясь привести в чувство.

Но то ли они не осмеливались действовать достаточно решительно, то ли им и правда не удавалось справиться с одержимой, она ловко выскальзывала из их рук с силой тренированного борца и с ловкостью акробата.

Она бросилась на пол, и извиваясь, словно змея, проползла между ног священников под их сутанами и повалила их на землю. При этом она делала непристойные движения, пытаясь приподнять полы сутан. После двух-трех акробатических трюков бедные монахи оказались в позах, которые никак нельзя было назвать благочестивыми. Стражники растерянно глазели на мельтешение сутан и четок, но не решались вмешаться.

Наконец, одержимая, кружась вихрем и извиваясь, ухитрилась сбросить с себя плащ, а затем и рясу и внезапно встала во весь рост; в тусклом освещении публика увидела ее прекрасное тело, совершенно обнаженное.

Стоял невообразимый шум. Люди кричали, не в силах сдержать себя. Одни хотели выйти из зала, другие — все получше рассмотреть.

Почтенный судья, сидевший в первом ряду, вскочил, сорвал с себя мантию и, взобравшись в одном камзоле и коротких штанах на трибуну к Карменсите, набросил мантию на ее голову, прикрыв бесстыдную наготу одержимой.

Монахини, рядом с которыми сидела Анжелика, под предводительством своей начальницы быстро вскочили. Публика расступалась перед ними, узнавая сестер милосердия из ордена Святой Екатерины. Они окружили Карменситу и непонятно откуда взявшимися веревками связали ее, так что та не могла и шевельнуться. Затем они вышли, едва ли не торжественно уводя с собой пленницу, изо рта которой все еще шла пена.

И тут среди безумствующей толпы раздался пронзительный крик:

— Смотрите, дьявол смеется!

Несколько рук, указывая, протянулись в сторону подсудимого.

И правда, Жоффрей де Пейрак, в нескольких шагах от которого развернулась вся эта сцена, дал волю своей природной веселости. Его звонкий смех был полон прежней жизнерадостности и непринужденности, которая так восхищала Анжелику. Но потрясенные зрители восприняли этот смех как голос ада.

Публика, исполненная возмущения и ужаса, ринулась вперед. Но стражники опередили ее и скрестили алебарды. Если бы не они, то обвиняемого тут же разорвали бы на части.