Шрифт:
— Давай уйдем!
— Потерпи, стыдно…
— Пошли.
Парни беззастенчиво захихикали им вслед.
«Смейтесь, смейтесь, да подумайте, кто из нас в выигрыше».
Всю дорогу молчали — ив троллейбусе, и на крутой улице к дому Даро. Им казалось, что они шли, а они, держась за руки, чуть не бежали по нескончаемому подъему. Наконец вошли во двор, одолели семь ступеней вниз. Сердца их стучали в такт друг другу. Нетерпеливо хлопнули за собой дверью…
— Погоди, Ило, я сейчас…
Ило не ответил, не сумел бы — язык не повиновался. Он прижимал к себе женщину, которую, казалось, только сейчас обрел.
— Погоди… Постой… Дай хоть платье сниму… Что с тобой, не пойму.
Исступленно целуя женщину, Ило подхватил ее на руки, и тут оба явственно услышали треск материи — платье лопнуло в самом узком месте. Споткнувшись обо что-то, задевая вещи, он добрался наконец до постели.
Они лежали тихо. Лишь тиканье ходиков на стене да шаги запоздалых прохожих нарушали их покой.
Потом Ило встал, и они выпили по стопке водки.
— Завтра куплю тебе платье.
— И попрошу начальника цеха отозвать меня из отпуска.
— Зачем?! Отдохни хоть немного.
— Какой у тебя размер?
— Пятидесятый.
— Сколько может стоить?
— Рублей сорок — пятьдесят.
Ило призадумался.
— Послезавтра зайду к начальнику цеха.
— Не надо, прошу, я сама…
— Не глупи…
Даро сняла чулки, Ило ничком повалился на постель.
— Даро-джан, глянь, который час?..
Даро всмотрелась в настенные часы, еле различила стрелки, ее сердце и маятник ходиков отсчитывали удары. Даро знала: «ходики» будут тикать долго, очень долго. А сколько еще ударов отстучит ее сердце? А часы все отбивали свое «тик-так, тик-так, тик-так». Ей вспомнился весь этот день, и глаза ее засветились.
— Как летят мгновенья, — прошептала она, ложась рядом с Ило.
— Что ты сказала?
3
Зазвонил будильник. Реваз надел халат и прошел в ванную. Весь дом залит был солнцем. Реваз спустился в нижний этаж, забрал из почтового ящика газеты, журналы, письма. Выдвинутые им новые теоретические положения вызвали широкий отклик в стране и даже за рубежом.
В кабинете царил беспорядок, но убирать было некогда, тем более что уборка часто растягивалась на часы: какая-нибудь старая открытка уводила в прошлое, погружала в приятные или нежеланные воспоминания. По этой причине кабинет его приводила в порядок Ция. Реваз глянул на часы. «Через четыре часа урок фехтования с Цией, пораньше надо было встать».
Он много читал. Очень много. Читал внимательно, заглядывал во всевозможные словари.
Поработав, он прошел в спортивный зал И осмотрел новые рапиры, проверил упругость металла, потом достал полотняные костюмы. «Интересно, почему она не звонит?» — только подумал он, и тут же зазвонил телефон.
— Да. Слушаю.
— …
— Глупышка.
— Разумеется, один, — и засмеялся. — Жду тебя.
— …
«Чего она остерегается? Проявляет излишнюю осторожность. Ция, Ция — трусиха, трусишка», — он усмехнулся, смотря на трубку, которую все еще держал в руках.
В ожидании Ции он принялся готовить кофе и тут же на кухне перекусил. Потом вернулся в зал, опустился в глубокое кресло.
У подъезда остановилась машина.
— Не можешь пешком прийти?
— Поцелуй меня.
Он поцеловал.
— Воскресенье сегодня, надо было прогуляться. Тем более перед тренировкой.
— С тренировкой покончено — сегодня будет поединок. И я выиграю его!
— Ого! По-боевому настроена. Хвалю. Иди, твой костюм в зале.
— У тебя четвертая защита хромает, слышишь — четвертая, — крикнул Реваз Ции.
— Что ты сказал? — Ция, не расслышав, сняла маску.
— Четвертая, четвертая, — показал он ей.
— Поняла. Ну-ка еще раз.
Реваз сделал ложный выпад и снова нанес ей укол слева в грудь.
На этот раз она ловко ушла из-под атаки и нанесла ответный удар.
— О, великолепный репост!
Ревазу нравилось, когда женщина серьезно занималась спортом. Он научил Цию плавать, ходить на лыжах, фехтовать. Фехтование развивало сообразительность, придавало движениям пластичность. Ция уже хорошо владела оружием, и Ревазу все труднее было побеждать.