В другой раз в другом лагере за перегородкой ночевала юная медсестра с ангельским бледным личиком. Белокурая, в белом халате, в очках с золотистой оправой на нежном носике, по ночам, а иногда и днём, она активно забавлялась с трудными подростками. Подростки ставили на ней сексуальные рекорды. Предательская кровать всё доносила громко и членораздельно о своей хозяйке.

Ко мне приехал друг. Озверелый демократ с остервенением набросился то ли на меня, то ли на ни в чём не повинную пионерскую кровать, вымещая на ней свои детские пионерские обиды, всю свою накопившуюся ненависть к стояниям на линейке под флагом по стойке «смирно», к пионерской игре «Зарница», к тихому часу, пионерским постам и всему остальному, тошнотворно пионерскому: «Раздвинь ножки, дорогая… А теперь вот так… И ещё так. Крепче держись за железную спинку…» За перегородкой медсестра с очередным подростком завороженно притихли. Наш изобретательный скрип выдавал тайны применения пионерской кроватки, какие грубым подросткам и не снились.

Однажды я ночевала в картонной коробке.

Мы с подругой опоздали на последнюю электричку. Пошли на трассу с целью добраться до города на автобусе или попутной машине. Выяснилось, что автобусы не ходят. Машины ходят редко и не останавливаются. В основном грузовики. Остановили грузовик. Шофёр принял за плечевых. Потом поняли почему. Мы сшили себе нарядные блузки по выкройкам из чешского журнала «Девка». «Девка» — так братья славяне называют девушку. То, что у чехов считалось атрибутом девушки, у русских выглядело как атрибут девки.

Шофёру ответили гадко. Обиделся, уехал. Другие грузовики останавливались, и всё повторялось по тому же сценарию. Прошло часа два. Был май, и после тёплого весеннего дня наступила ледяная ночь. Мы, дрожа и содрогаясь, пошли куда глаза глядят.

В чистом поле во мраке стояли строительные вагончики. Первый же строительный вагончик оказался пуст и открыт. В нём были две лежанки и гора пустых картонных коробок. Я вспомнила о теплоизоляционных свойствах картона. Мы разломали коробки, сделали из них две гигантские упаковки для себя — с дном, боками и верхней крышкой. Забрались. Действительно, стало тепло. Теплые картонные гробы. Почти как под одеялом. Заснули.

Проснулись от стука двери. Дверь распахнулась. В проёме стояли то ли два космонавта, то ли два инопланетянина. В оранжевых сверкающих комбинезонах. С нерусскими голубоглазыми лицами. Мы зашевелились и приподнялись, картон посыпался с нас. У космонавтов глаза стали квадратными, они замахали руками в ужасе, даже с криками на незнакомом языке, побежали прочь, спотыкаясь. Мы посмотрели друг на друга и поняли тот мистический ужас, который внушили бедолагам своим видом. В растрёпанных пышных кудрях, в белых кружевах, мы были похожи на оживших кукол, выбирающихся из своих кукольных картонных коробок. Распрямив кружева, пригладив волосы, вышли из вагончика.

Кругом копошились оранжевые инопланетяне. Возились с аккуратно упакованными в полиэтилен контейнерами, среди ярких жёлтых и синих строительных машин и кранов. Оказывается, ночью забрели на финскую стройку.

Прошли сквозь строй окаменевших при нашем появлении сосисочно-игрушечных финских строителей. Две куклы. Одна подлиннее, другая поменьше.

Читала стихи в «Бродячей собаке». Листы рукописей веером раскинулись по залу. Проснулась и увидела чужой потолок. Незнакомый. Стала думать с ужасом, что это? Морг? Больница? Тюрьма? Вокзал?

Смотрю — рядом Денис. Всё стало ясно. Это он меня к себе в уголок уволок. Чтобы Муху-цокотуху у себя полюбить. У Дениса не получалось. Он встал, положил на антикварную тумбочку каменное надкусанное полушарие, зафиксировал в нём руку и вмазал себе в вену укол. Я от ужаса юркнула под шёлковое одеяло. Денис сказал:

— Не бойся. Это витамин С. Вчера я вмазал себе 4 куба героина, чтобы прийти к тебе на вечер. Мне сейчас нужен витамин С.

Я попыталась встать и со стоном рухнула обратно. Меня мутило. Желтоволосый Денис нежно заюлил около меня:

— Что ты хочешь, девочка моя? Скажи, что ты хочешь, я всё тебе принесу!

— Пепси-колы, — стонала я.

— Да ты чего? Может, кофе, чаю с лимоном, сока? Или огурчика солёного, капустки, а? Или знаешь, давай я сейчас схожу в магазин и принесу вина. Тебе надо опохмелиться!

— Нет! Только не это! Пепси-колы!

Денис вышел, и через пять минут раздались страшные вопли. Это Денис вытряхивал из своей старой матери деньги на пепси-колу. У него не было своих денег ни копейки, к вечеру должны были появиться — он давал частные уроки истории за деньги.

Вскоре я опять утром проснулась у Дениса. И еще раз. Вскоре я всё поняла про него. Его мать врывалась ко мне и говорила гадости про сына. Сыну в моё отсутствие она говорила про меня, но так, что у любого мужика бы опустилось. У матери и сына была дикая связь, замешанная на деньгах и власти. Сын незаметно подменил место мужа матери, выполняя эту роль в извращённой форме. Сын зачем-то отдавал все деньги матери. А потом отбирал их. Ему очень важен был этот акт — отбирания, желательно насильственного. Мать начинала орать на сына, дело переходило в драку. Мать начинала кричать тонким сладострастным голосом, как будто кончала. Может, физический контакт с молодым мужиком заменял ей половой акт в её возрасте.