Шрифт:
– Это уже по новой, – сказал таксист. – Лужков подбодрил.
– Молодец, – сказал Николай Степанович.
– Молодец, – согласился таксист. – А вы приезжие или как?
– Напополам, – сказал Николай Степанович. – Я из Петербурга. Точнее, из Царского Села.
– Это теперь Пушкин, что ли?
– Царское есть Царское. Пушкин там учился, – сказал Николай Степанович.
– Да: "Один только человек принадлежал нашему обществу, не будучи военным. Ему было около тридцати пяти лет, и мы за то почитали его стариком.
Опытность давала ему перед нами многие преимущества; к тому же его обыкновенная угрюмость, крутой нрав и злой язык имели сильное влияние на наши молодые умы:« Подумать, когда-то я знал наизусть и »Выстрел«, и »Пиковую даму«, и »Капитанскую дочку«, я уже не говорю о »Полтаве« или »Гавриилиаде«. Зачем? Удивлять подруг?.. – таксист склонился над рулем. – »Мария, бедная Мария, краса черкасских дочерей! Не знаешь ты, какого змия ласкаешь на груди своей!..« Откуда же ей знать, бедняге, она же »мама мыла раму" только и помнит из школы…
– А Шива мыл Вишну, – сказал Николай Степанович.
– Что? А, – таксист хохотнул. – Юмор. Понимаю. Чем-то вы на Маслякова похожи.
Не родственник?
– Я – на Маслякова? – изумился Николай Степанович. – Да ни Боже мой!
– Что-то есть общее, – стоял на своем таксист.
– Стрижка, – подсказал Костя.
– Lapsus memoriae, – возразил Николай Степанович.
– А жалко, – сказал таксист. – Так бы хвастался: Маслякова возил: Вот ваша библиотека.
– Немножко недоезжая, – сказал Костя. – Вон там, на углу.
Николай Степанович расплатился, такси укатило, и Николай Степанович с Костей, подхватив багаж, направились ко входу в рум. Он был замаскирован под декоративную нишу в стене библиотеки. Граф Румянцев с «Пятым Римом» связан был очень плотно: Из кармана Николай Степанович достал Георгиевский крест – свой первый, за успешный поиск на левом берегу Двины, сохраненный Фархадом в тайнике дворницкой и каким-то неведомым способом превращенный им в универсальный ключ ко всем румам (почему именно этот крест, зачем и при каких обстоятельствах решил Фархад сделать отмычку, которая имела силу только в руках Николая Степановича – ничего этого не было в коротком письме, написанным личным шифром малого таинника Тихого, но рукой маршала Фархада: дрожала та рука:), прижал его к ключ-камню – и всей ладонью ощутил проворот механизма, открывающего дверь…
Они спустились по лестнице в тишину рума. Николай Степанович зажег черную свечу и несколько секунд спустя вместе с Костей шагнул в гомон и суету «табора» под армянским городом Ехегнадзор…
3
Итак, ты не хочешь, чтобы тебя мучала совесть, но не в силах этого избежать.
Чем прийти к такому выводу, лучше вовсе не размышлять.
Хань Юй– Надька, цыц, – слабым голосом сказал Коминт. – Тебя тут не: о-о! Полегче, мать, полегче…
– Молчи, слабый мальчик. Хха! – и Ашхен каким-то сложным многосоставным движением повернула его руку – громкий щелчок, будто хлопнули друг о друга две дощечки, Коминт подпрыгнул на стуле и тут же обмяк с блаженной улыбкой.
–
Это тебе не топорами бросать в беззащитную женщину…
– Надежда Ко: – начал было Костя, но Николай Степанович жестом велел ему замолчать.
– Ты права, Надя, – сказал он. – Я действительно не имел никакого права вас в это втягивать. Но бросить вас на произвол судьбы я не мог и подавно.
– На произвол? На произвол? Вы еще смеете говорить о произволе! Да это вы и есть тот самый произвол судьбы! Появляетесь, делаете все по-своему, уродуете жизнь, ломаете: Кто вам дал такое право? Кто, я спрашиваю?
– Бог. Сам, своею милостью.
– И вам не стыдно это говорить? Говорить такие слова? Иезуитство какое-то…
Николай Степанович покачал головой.
– К сожалению, Наденька, так оно и есть. Ну, подумай сама: как мы сюда попали?
Из Москвы в Армению – сделав два шага?
– Что вы меня, за дуру принимаете? Этих секретных разработок везде понатыкано…
– Как же вам смогли задурить головы: Тигран!
– Здесь, командир.
– На твоих глазах человек превратился в дракона. Ты подтверждаешь?
– Да. Сам видел, сам трогал, сам убивал тварь.
– Как – в дракона? – ахнула Надежда.
Тигран пожал плечами и отошел.
– Ты сама, повторяю, сделала шаг – и очутилась за две тысячи километров…
– Я не понимаю, какое это имеет отношение…