— Ты должен позаботиться о матери, Габриэль, — вот что он теперь сказал, причем так, будто вовсе не к этому все время подбирался. — Я беспокоюсь о ней.

И ты посмотрел на лодки, стараясь разглядеть там мать с ее мужем, в этих широких шлюпках, прикрытых тентами от солнца и скользивших по воде необычайно ровно, ты увидел голые блестящие спины черных гребцов, то встававших, то снова садившихся и налегавших на весла, только когда лодка замедляла ход, и ты различил темные штрихи вперемежку со светлыми пятнами и сверкающими бликами на воде; ты знал, что мать тоже там, среди женщин в белых нарядах и мужчин в костюмах защитного цвета, мужчины, точно сговорившись, сутра пораньше явились в тропических шлемах, да, конечно, она, в шляпе с громадными полями, тоже находилась там в те минуты, когда отец говорил с тобой.

— Я заметил, в последнее время она очень осунулась, — он чуть повысил голос, — наверное, слишком близко принимает к сердцу эти вещи…

И ты вспомнил, как она увлеченно разглядывала торговцев, которые буквально за минуту до отхода вашего корабля приплыли на плотах и длинными шестами стали поднимать на палубу свои товары, — и тебе страшно захотелось спросить: «Какие вещи, отец? Какие?» — захотелось бросить ему в лицо, что он сам должен иначе вести себя, не прятаться от матери из-за своей секретарши, — потому что он именно прятался, сразу, едва ступив на корабль, начал прятаться, — и ты молча уставился на далекую пальмовую кайму, чуть выше которой воздух, несмотря на ранний час, от зноя казался густым и застывшим.

— Она и раньше была слишком впечатлительна, — продолжал он. — Что поделаешь, это у них в семье. Позаботься о ней — надо, чтобы она успокоилась.

И ты вдруг испугался: а может, она в опасности, может, сойдет сейчас на берег и больше не вернется, и ты слушал рассеянно, а он, подняв подзорную трубу и глядя на берег, ни с того ни с сего заговорил вдруг о Кларе, сказал, что ты все-таки должен познакомить его со своей девушкой, если уж встречаешься с ней постоянно; тем временем на верхней палубе судовой оркестр, по просьбе отца исполнявший вальс, перестал играть, музыканты убрали инструменты, разошлись, но некоторые остановились у края плавательного бассейна, словно ждали команды, чтобы вниз головой броситься в воду.

Прошло несколько мгновений — корабль вдруг содрогнулся со стоном — ты прислушался и лишь затем рискнул перейти в наступление:

— Я все еще жду, что ты объяснишь, почему всех нас пригласил в путешествие, а не отправился отдыхать со своей секретаршей.

И он не отказал себе в удовольствии, ответил одной из тех фразочек, какими — так он, видимо, думал — может блеснуть в роли немолодого щедрого хозяина, которую он играл:

— Я счел, что вам будет полезно немного проветриться. Свет повидать еще никому не вредило.

И стало ясно: ерунда, он скрывает от тебя истинную причину своего решения, и ты попытался выманить его из укрытия:

— Уверен, это как-то связано с тем, что происходит дома.

И он резко опустил подзорную трубу и смерил тебя пристальным взглядом, так что ты инстинктивно отвел глаза.

— Ты чем-то очень встревожен, Габриэль, — сказала Клара. Это было глубокой ночью, она стояла рядом с тобой на верхней палубе, держа тебя за руку. — Мне кажется, ты чего-то боишься.

А ты смотрел вниз, там прямо на досках лежали бок о бок тела, это были люди, мужчины — в одной стороне, женщины — в другой, все, кто опять не мог сомкнуть глаз в каютах, где вот уже несколько дней воздух был мертвый, удушливый, дышать им было немыслимо, легкие наполнялись сухим жаром, хотя капитан снова и снова пытался поставить корабль под ветер; ты смотрел на белые простыни, под которыми, будто в беспокойном лихорадочном сне, ворочались тела, и на белых покрывалах ты видел синеватый отсвет звезд, которые, казалось, все до единой, находились не на своих привычных местах, и ты с трудом совладал с дрожью, всякий раз охватывавшей тебя, когда ты смотрел на звездное небо, и подумал о доме, вспомнил, что промелькнуло в мыслях в самый первый день вашего плавания: все может рассыпаться, исчезнуть без возврата, если вы слишком долго пробудете вдали от дома.

— Что за чепуха, Габриэль! — сказал отец, — Мы же скоро вернемся, будь спокоен, ничего не упустишь.

Но ты не ослабил хватку:

— Ты что-то скрываешь!

И он взял саркастический тон:

— Ну точная копия своей матушки! Она же вечно волнуется по пустякам, средь бела дня ей мерещатся жуткие привидения!

И ты, словно только и ждал этой реплики, стал обшаривать взглядом всю бухту из конца в конец, не замечая, что лоб у тебя покрылся испариной; ты щурился, напряженно всматриваясь в заросли на берегу, как будто оттуда вот-вот бросится толпа дикарей и градом стрел осыплет лодки, которые уже подплывали к берегу.

Ты почувствовал, что Клара прижалась к тебе всем телом, погладил ее по плечам, а она заговорила опять о том же:

— Объясни, ну что с тобой?

И ты сказал:

— Ничего.

А она, еще настойчивее:

— Я знаю, что-то происходит!

И ты со страхом подумал: ей уже не уняться, вот так она и будет требовать ответа, и, чтобы заставить замолчать, ты прижал ей, как ребенку, палец к губам.