— Что Вы себе позволяете! Так говорить о женщине, да ещё при подчинённых! Хоть Вы и заслуженный артист, но я буду жаловаться. Кресло не дам. Собака, между прочим, без ошейника и намордника в общественном месте!

«А хорошо бы тебя, засранку, по-русски, по-нашему матюгнуть. Я так складно, как Фируз, слова плести не умею. А вот мата за долгую собачью жизнь наслушалась» — размечталась Собака.

— Госпожа директор! Я совершенно ничего обидного для Вас не сказал: профессиональный уровень Ваш как организатора крайне низок. Это с очевидностью подтвердила сегодняшняя встреча и подготовка концерта. О том, что Вы в отчёте назовёте «пресс-конференцией» даже вспоминать не хочу — полное убожество и беспомощность. Сравнение с господином Цейтлиным никак не может быть обидно для умного человека. Виктор Соломонович всю жизнь посвятил созданию структуры, которой Вы так беспомощно пытаетесь руководить. Филармония Чумска держится исключительно на запасе прочности, заложенном её первым директором и талантливыми организаторами, занимавшими эту должность после него. В завершение хочу заверить Вас, госпожа директор: я никогда не имел никаких официальных званий: ни народного артиста, ни заслуженного. Так что, прекратите мешать работать и распорядитесь доставить на сцену кресло для моей гостьи! Будете упорствовать, немедленно потребую предоставления всех официальных разрешительных документов на ношение охраной филармонии огнестрельного оружия.

— Ты господин, бывший Гэгээн, не слишком ли зарываешься»? — телепатировала Собака.

— А Ты своей собачьей башкой подумай, как я на таком месте песни петь должен! Мне кажется, под сценой кровавые волны плещутся! Встретить бы этого гада в красном кафтане! Я бы нашёл, что ему сказать…и что сделать. Только помер ведь наверняка давно, а жаль, — так же беззвучно ответил Гэгээн Суке.

— На этот счёт будь спокоен. Встреча вам предстоит на высшем уровне. И с красным, и с Лилией.

— Жив подлец?

— И здоров. Ты свою программу отработай, и мы прямиком к ним в гости.

— К чертям концерт. Пошли.

— Концерт ты отработаешь. причём в полную силу. А у нас тут дела имеются: квартировал в особняке Монастырских татар один писатель. Занятную вещичку прихватил с собой, когда дом сносили.

— Так пошли к Писателю.

— Сам скоро здесь будет. У него дочка художественным воем занимается, которое люди пением зовут. Папаша к ней скоро подрулит. С ещё одним старичком интересным. Вот все в гости к Лильке и подадимся.

***

— Дамы и господа! Первый номер программы я посвящаю моему другу, создателю этой замечательной гитары, которую вы имеете честь видеть у меня в руках. Композиция называется «Огонь изнутри».

Огонь был, но не изнутри. Казалось, весь зал в одно мгновение был объят пламенем. Гитара, помогая певцу, то взрывалась грохотом и громом, запуская при этом настоящие молнии с приборов цветомузыки. То затихала до еле уловимого журчания лесного ветерка. Световое оформление в такие моменты создавало атмосферу тёплого летнего вечера в тени едва овеваемых лёгким ветерком деревьев.

Головка грифа гитары, выполненная в виде изящной позолоченной лилии, посылала в зал световые импульсы, соответствующие характеру музыки. Золотые колки в виде лилий посылали в зал свой особый световой рисунок, дополняя общее богатство света и звука. Розетка на деке гитары была инкрустирована тончайшей золотой проволокой, опять же составляющей причудливое переплетение цветков лилии, и тоже создавала своё особое свечение и ритмическую пульсацию.

Последний аккорд эхом провисел ещё несколько секунд под сводами зала и растаял вместе со светом. Нереальная тишина, продержавшись в зале, казалось, вечность, вдруг взорвалась бешеными овациями.

Фирузк как положено, поклонился публике:

— Прежде, чем я мои коллеги перейдём к следующему произведению, рад буду ответить на любые вопросы.

— Маэстро! На каком языке исполнялась данная композиция.

— Отвечу честно, но мой ответ может удивить вас, господа, и дать повод заподозрить меня в неискренности и мистификации: я не знаю названия этого языка. Позвольте поинтересоваться, дорогие посетители сегодняшнего шоу: вам было понятно, о чём я пою?

Тысяча голосов восторженно и удивлённо подтвердила: всем понятно содержание песни. Только пересказать его заново своими словами невозможно: осталось лишь яркое образное впечатление в сознании, которое не требовало словесной интерпретации.

— Какой язык является Вашим родным? Слушая вашу речь, можно смело предположить, что это русский.

— Вынужден вас расстроить. Много лет, вплоть до весьма преклонного возраста, я владел лишь бурятским языком. Моя юность и зрелые годы прошли в Забайкалье. Пел тогда я тоже на бурятском, аккомпанируя себе на замечательном национальном инструменте хур, с возможностями которого вам сегодня ещё предстоит познакомиться. Уже в те времена я пел без переводчика и перед бурятами, и перед русскими, и перед людьми других национальностей, с которыми меня сводила судьба.

— А как же русский?

— Я принадлежу к малоизвестной этнической группе — Племени Детей Невидимых Родителей в давние времена прожившего на территории вашего замечательного города. Язык Племени — мой родной язык. К несчастью после трагедии, постигшей мой народ, и безвременной гибели моей молодой супруги, я забыл родной язык. А затем и вообще разучился говорить. Стресс был настолько сильным, что лишь, осев после долгих скитаний немого бродяги в Забайкалье, я заново освоил речь. Естественно, это был язык моей новой среды обитания — бурятский. Это очень красивый и поэтичный язык, благодаря знанию которого у меня, вероятно, и пробудились способности к сочинению баллад.