— Разбежался! Голыми руками брать явного преступника? Дело твое, но я в нем не участвую, предпочитаю именно барона оставить милиции.

— Ну не знаю… Не слишком ли многого мы требуем от милиции?

Я с интересом взглянула на него, неожиданно услышав вполне здравое рассуждение. А он продолжал рассуждать:

— Каждому хочется, чтобы все грязные дела брала на себя милиция. Чуть что, и уже вопят: «Милиция-а-а-а!» И днем и ночью. А опоздай милицейский патруль или еще какая накладка, снова поднимается крик. И в печати, и по радио только и слышишь ругань в адрес милиции. Хоть слово благодарности слышала? А вот чтобы помочь милиции, так никто не торопится.

— О какой помощи ты говоришь?

— Да обычной. Я не за то, чтобы люди писали доносы, но надо разграничить подлый донос и информацию о действительных преступлениях. Ведь, в конце концов, милиция же не Дух Святой, не может она сама догадываться о всяких там злоупотреблениях и преступлениях. Тот, кто знает и считает себя честным человеком, должен сказать, если что не так. Откуда им знать, если никто ничего не станет говорить? Ну что, разве я не прав?

Я согласилась — еще как прав. Мне самой такие мысли не раз приходили я голову. А сколько было случаев, когда мои знакомые с пренебрежением отзывались о сотрудниках милиции, всеми силами избегали давать показания относительно происшествий, свидетелями которых стали, чуть ли не плевали вслед патрулю, встретив его на улице, и не стеснялись после всего этого бежать именно к парням в серой форме за помощью, когда дело касалось их самих!

Видимо, у мужа на душе накипело, потому что он никак не мог остановиться:

— Или взять ту же вежливость! Сколько слышишь вокруг — милиция грубая, милиция невежливая! А откуда им быть вежливыми, если так называемые порядочные люди брезгуют с ними общаться и приходится беднягам вращаться среди всяких подонков? Откуда набраться хороших манер? Или вот…

Я прервала этот бесконечный гимн нашей славной милиции:

— Ничего подобного! На грубость милиции жалуются те, кто сам невоспитанный и грубый или милиция им чем насолила. По личному опыту знаю. Сколько раз приходилось мне обращаться к милиционерам с самыми идиотскими просьбами, и ни разу меня ни один к черту не послал! Это же какое ангельское терпение надо иметь, чтобы хоть выслушать и попытаться понять, чего хочет от них эта взбалмошная баба? Правда, хотела я самых правильных вещей, но ведь пока разберешься!.. Хотя, должна признаться, один раз встретился мне грубиян в отделении милиции и послал куда подальше, и как раз тогда, когда лично мне от милиции ничего не надо было, а наоборот, я хотела оказать им большую услугу. Но так уж устроена жизнь. Моя мамочка только раз в жизни порола меня и именно тогда, когда я ни в чем не была виновата. Вот так! Ошейником.

Ошейник сбил мужа с толку, он сразу забыл, о чем говорил.

— А почему именно ошейником?

— Потому что оказался под рукой.

— А какой?

— Что какой?

— Какой собаки ошейник?

— Какая тебе разница? Ну пастушьей овчарки. О Господи, оставь собаку в покое, мы же говорили о свиньях!

По лицу мужа было видно, что он пытается представить себе свинью в ошейнике. Потом он энергично тряхнул головой, отгоняя и свинью, и ошейник, и вернулся к своим дифирамбам:

— Вот и я говорю. Одно дело — донос, и совсем другое — честная помощь порядочных людей. Так ты роняла? Я против доносов, но за помощь. А ты? Я была всецело «за», но проблема оказалась настолько серьезной, что разговоров хватило на полночи, тем более, что ничего конкретного предложить любимой милиции мы не могли. Решили ждать дальнейшего развития событий.

Стефан Паляновский вновь проявился по телефону на следующий день.

Я корила себя — полночи проболтали на отвлеченные темы, а не догадались обсудить конкретные шаги на самое ближайшее время.

— Рыбонька моя, — начал нежный любовник, — ты же знаешь, как беспокоит меня твое ценное здоровьечко. Душа изболелась из-за всех гадостей, которые устраивает тебе этот подлый человек. Вот и теперь еще этот пакет, вечно мозолит глаза, действует на нервы моему сокровищу дорогому. Так ведь? Я нерешительно поотвердила, что да, действует, хотя и не была уверена, правильно ли поступаю.

— Так зачем же тебе так мучиться? — продолжал заботливый хахаль. — Раз этот подлец поступает тебе назло, убери ты пакет с глаз долой, чтобы не раздражал. Ну например, отнеси его в мастерскую. Да, кстати, там по-прежнему этот невыносимый запах? О чем это он? Я молчала, не зная, что ответить, а Стефан Паляновский продолжал щебетать, явно пытаясь мне окольными путями что-то втолковать:

— Я так переживаю за тебя, моя драгоценная, не хочу, чтобы у тебя головка разболелась. От красок всегда неприятный запах, а уж если глазки щиплет, то тебе никак нельзя там работать! Заставляют мою бедненькую… А ты и мучаешься, Так ведь?

. — Не знаю, — неуверенно ответила я, не понимая, к чему он клонит. — Последнее время вроде ничего не чувствую.

— Потому что притерпелась, бедняжка, притерпелась! — настаивал этот конспиратор, чтоб ему пусто было! — А это уже никуда не годится, так и заболеть нетрудно. Обещай мне, моя любимая, как следует проветривать помещение, раз уж тебе необходимо там работать. А лучше всего оставляй приоткрытым окно, пусть за ночь как следует проветрится комната.

Вот в чем, оказывается, дело! Действительно трогательная забота, но не о здоровье драгоценной Басеньки. Пожалуйста! Могу пооткрывать настежь вообще все окна и двери в их доме, но за последствия не ручаюсь.

— Хорошо, — капризно протянула я, — но мне страшно! А вдруг кто влезет в окно? Был тут уже один ворюга…

— Что?!

— Не что, а кто, вор, взломщик, откуда я знаю, кто именно? Ночью влез в окно.

— Ты мне ничего об этом не говорила!

— Ну так сейчас говорю.

Пан Паляновский жутко разнервничался. Из этого я сделала вывод, что взломщик действовал независимо от него, так сказать, по собственной инициативе. Возлюбленный буквально засыпал меня градом торопливых, беспорядочных вопросов. Мне пришлось в подробностях восстановить все обстоятельства той страшной ночи и по нескольку раз заверить встревоженного Ромео, что моему драгоценному здоровью не нанесено ни малейшего ущерба и что в милицию я не обращалась. Я проявила ангельское терпение и с покорностью выслушала идиотские советы о том, как впредь избегать опасных для здоровья потрясений, а также кучу заверений в его неземной любви ко мне. Я понимала, в создавшейся ситуации Стефану Паляновскому будет очень трудно накормить волков и сохранить овец, но надо отдать ему должное — он с честью вышел из положения.