Шрифт:
— Обвинения в статье Дардыкиной из «МК» против Ольги настолько абсурдны и смехотворны, что комментировать здесь нечего, — сразу заявил Д’Анджело.
— Поскольку в России мало знают о личной жизни Пастернака, многие могут поверить, что Ольга действительно работала на КГБ и что вся история ее любви к Пастернаку — выдумка. Вы один из тех людей, кто хорошо их знал, потому даже краткое ваше свидетельство очень важно.
— Я неоднократно публично высказывался, имея многолетние личные впечатления о Пастернаке и Ольге. Подчеркиваю ее благородные чувства и абсолютную преданность Пастернаку. Вот лишь некоторые примеры. В конце 1956 года после волнений в Польше и жестокого подавления восстания в Венгрии советскими танками оттепель в СССР сменилась заморозками. Советские органы стремились не допустить публикации «Доктора Живаго». На Фельтринелли давило руководство ИКП, к этому подключили даже генсека ИКП Пальмиро Тольятти, но Фельтринелли не сдался. Ольге Ивинской приходилось проявлять незаурядное дипломатическое искусство, чтобы защитить Пастернака от гнева писательской верхушки и советских властей. В 1957-м Госиздат предпринял уловку помешать изданию романа в Италии, официально сообщив Фельтринелли, что в сентябре «Доктор Живаго» будет издан в СССР. Фельтринелли согласился подождать до сентября. Но советские власти захотели отобрать рукопись романа у Фельтринелли якобы для доработки. Пастернаку был предъявлен ультиматум: либо он шлет телеграмму Фельтринелли с требованием возвратить рукопись, либо будет арестован. Ольга прибежала ко мне в слезах, и мы вместе отправились к Пастернаку. Несколько часов мы убеждали Пастернака дать эту идиотскую телеграмму, уверяя, что она не сыграет никакой роли. К этому времени Фельтринелли продал права на перевод романа во многие страны, и процесс этот никто уже не мог остановить [254] .
254
Как говорила мне Ивинская, никто из членов семьи и окружения Большой дачи не знал о том, что Пастернак передал Фельтринелли конфиденциально: «Ни одному из моих посланий на русском, английском или немецком языке нельзя верить ни при каких условиях. Достоверными можно считать только послания, написанные на французском языке».
В книге «Дело Пастернака» Д’Анджело описывает любопытную подробность, ясно характеризующую твердое желание Ивинской добиться главной цели, к которой стремится ее любимый человек — Борис Пастернак:
Опираясь на новости из Милана, я говорю Ольге, что в сложившейся ситуации, какую бы хитрость ни придумали Поликарпов и Сурков, считаю вероятным (с иронией использую это мягкое слово), что соответствующее оригиналу издание очень скоро выйдет в Италии. Ольга растеряна: «Вероятно? Но это должно быть наверняка!» Наверняка, поправляюсь я. Здесь иерархи суетятся, чтобы закрыть ворота после того, как быки убежали [255] .
255
Д’ Анджело С.Дело Пастернака: Воспоминания очевидца. — М.: НЛО, 2007. С. 55.
Приведу еще выдержки из интервью Д’Анджело в 1998 году:
— После наших уговоров о бессмысленности этого послания Пастернак подписал бесполезную телеграмму с текстом на русском языке. Фельтринелли сразу понял суть дела и продолжил игру с советскими органами. В сентябре роман не был издан в СССР, и Фельтринелли издал его в ноябре 1957 года на итальянском языке. Затем в течение одного месяца дополнительный тираж романа выходил в Италии три раза [256] .
— Значит, «МК» с таким же успехом может написать, что и вы сотрудничали с КГБ с целью помешать публикации романа?
— Конечно может. Но Ольга делала все возможное, чтобы помочь Пастернаку издать «Доктора Живаго» за границей и в то же время уберечь его от мести КГБ и его подручных в Союзе писателей.
— Связано ли появление статьи в «МК» с судом за архив, который сейчас ведется в Москве?
— Несомненно. Никто не ставит под сомнение тот факт, что Пастернак завещал все свои архивы Ольге. Если Россия считает себя цивилизованной страной, то эта воля Пастернака должна быть выполнена, нравится она кому-то или нет.
256
За лето 1958 г. «Доктора Живаго» издали во Франции, Германии, Англии и Америке, включая европейское издание на русском языке, что позволило представить роман со стихами Пастернака разных лет на соискание Нобелевской премии по литературе. Эта главная в мире литературы премия была присуждена Борису Пастернаку 23 октября 1958 г.
Относительно денег, которые привозили Пастернаку за роман, Д’Анджело сказал:
— Пастернак мог перевести гонорар через банк, но тогда его враги стали бы кричать, что он продался Западу за 30 сребреников. Пастернак лично решил получать часть гонорара в Москве по неофициальным каналам. Я имел от него письмо с поручением получать деньги в Италии и привозить ему деньги в рублях в Москву. Я понимал, что КГБ об этом узнает, но высокопоставленный чиновник из ЦК Поликарпов намекнул, что Пастернак может получать деньги от своего издателя, не опасаясь властей. Я привозил деньги и передавал их либо лично Пастернаку, либо по его указанию через Ольгу [257] . <…> Но, как только Пастернак умер, КГБ решил нанести удар по беззащитным женщинам. Верхи решили «реабилитировать» Пастернака, чтобы все его материалы сохранить у себя под контролем, и все свалить на «жадную и авантюристичную» женщину. Вскоре Ольга и ее дочь были арестованы, архив Ольги захватили, а остававшиеся деньги, которые хранились, казалось бы, в надежном месте, были сразу же обнаружены [258] .
— Как вы думаете, КГБ действовал по чьей-то наводке?
— Несомненно. Один человек сумел втереться в доверие к Ольге и часто навещал ее квартиру. Он считался другом, и ему в этом доме доверяли. Я уверен, что именно он доносил на Ольгу в КГБ. Кстати, вот еще один пример ее истинных отношений с этой зловещей организацией.
257
Д’Анджело пишет в своей книге о потрясении, которое вызвало у него сообщение о прошедшем закрытом суде над Ольгой и Ирочкой: их осудили за контрабанду денег, о получении которых, как заявляли советские власти, ничего не знал Борис Пастернак. Серджо срочно в январе 1961 г. дал несколько интервью итальянским и французским газетам, рассказав о том, что деньги с гонорара за роман привозили Пастернаку уже несколько лет. И главное, что у него есть личная расписка Пастернака о получении 44 тысяч рублей в феврале 1960 г. Вскоре Серджо написал письмо в адрес Хрущева, в котором просил исправить ошибку суда, освободить невиновных женщин Пастернака. С письмом он послал копии расписок Пастернака о получении денег за роман.
258
Ивинская рассказывала мне: «При аресте и обысках следователь Алексаночкин с улыбочкой говорил: „Неужели вы думали, что нам неизвестно о ваших денежных оказиях и тайниках? Наша система имеет огромный опыт работы с антисоветским элементом, а добровольных помощников доложить о ваших с Пастернаком проделках хоть отбавляй“».
Разумеется, ни этого интервью Д’Анджело, ни выступлений Герда Руге, Мишеля Окутюрье, Жаклин де Пруайяр, Александра Гинзбурга и многих зарубежных писателей, юристов и политиков с резкой критикой провокационной статьи Дардыкиной российская пресса не опубликовала. Информационные ограничения на освещение хода суда за архив Ивинской действовали уже с 1998 года. Свободный и открытый для разных мнений «МК» не поместил даже выдержки из интервью Д’Анджело или из заявления французских славистов в адрес публикации Дардыкиной. Центральные российские телеканалы ни Ирину, ни Вадима, ни славистов из Франции, ни Митю до эфира не допускали. Только журналист Светлана Сорокина в январе 1998 года осмелилась пригласить на тогда еще свободный канал НТВ Ирину Емельянову для подробного интервью. Сорокина спросила, есть ли уверенность в том, что отнятые у Ольги Всеволодовны и переданные в ЦГАЛИ архивы все еще находятся в целости. Ирина ответила, что в этом не уверена, так как слышит только слова Волковой о том, что все должно быть под их контролем. Интервью у Ирины взяла также Майя Пешкова на независимом радио «Эхо Москвы».
Во время суда в 1994 году Митя рассказал мне, что в 1991-м встречался с итальянским профессором Ривой, который показывал ему выкупленные в российских спецархивах секретные и «совсекретные» материалы о Пастернаке и Ивинской. Митя прокомментировал некоторые донесения и обстоятельства дела периода 1958–1960 годов, участником которых был сам, а затем профессор позвонил в Росархив и дал указание пропустить туда Митю на предмет «посмотреть, что еще интересного о Пастернаке и Ивинской стоит ему купить». К изумлению Мити, он был допущен в спецархив и ознакомился с секретными делами на Бориса Леонидовича и Ольгу Всеволодовну. В 1994 году профессор Рива издал в Италии книгу о деле Пастернака и Ивинской, где опубликовал десятки секретных и «совсекретных» материалов из закрытых российских архивов.
В мае 1998 года мы с женой посетили Ирину и Вадима в Париже. Япередал Вадиму аудиозаписи с заседания Савеловского суда от 23 января 1998 года с выступлением Волковой, читавшей письмо Евгения Борисовича в адрес суда. В этом письме он выражал глубокую благодарность Волковой и возмущался попыткой Козового представить свой отказ участвовать в суде как признание права на возврат архива Ивинской из РГАЛИ детям Ивинской. «Я хочу, чтобы весь этот архив оставался в РГАЛИ», — завершил свое послание Евгений Борисович. Тогда в Париже Вадим сказал мне:
— Мне стало известно, что публикация статьи Дардыкиной состоялась после ее консультаций с Евгением. Дардыкина приходила к нему со статьей за советами [259] . И последующее молчание Евгения Борисовича в ответ на эту подлость убедило меня, что они сговорились с Дардыкиной: на пасквиль против Ольги Всеволодовны он не станет никак реагировать. Только имея такой карт-бланш, Дардыкина решилась опубликовать провокационный опус. Эта статья была выгодна Евгению Борисовичу еще и потому, что в сочиненной им биографии Пастернака, которая вышла в том же году [260] , впервые появилась придуманная им ложь о том, что Ивинская в истерике по телефону потребовала от Пастернака отказаться от Нобелевской премии. Это хорошо стыковалось с клеветой Дардыкиной на Ивинскую, которая якобы была приставлена к Пастернаку органами по заданию ЦК КПСС.
259
О том, что Дардыкина приходила к Евгению Борисовичу с материалами статьи, говорила мне также Ольга Ильинична (Люся Попова), которой звонила по этому поводу жена Евгения Борисовича Елена Владимировна.
260
См.: Пастернак Е. Б.Борис Пастернак: Биография. — М.: Цитадель, 1997.