Шрифт:
Это было прямой ложью и клеветой на Ольгу Ивинскую и Ирину. В письме из тюремного лагеря летом 1961 года Ольга написала Люсе Поповой: «Зинка меня посадила. <…> Боря перевернулся бы в гробу, прочитав показания Ниночки [237] ».
Следователь также сфабриковал признание Ирины в том, что Пастернак ничего не знал о поступавших из-за границы деньгах. Ирина пишет: «Мне в камеру принесли стенограмму моего вчерашнего допроса. И вдруг на вопрос „Знал ли Пастернак о преступных действиях Ивинской?“ я читаю такой свой ответ: „Нет, не знал, об этом надо открыто заявить“» [238] На закрытом суде прокурор победно огласил признательное заявление Ивинской — царицу доказательств, главный аргумент расстрелов 1937–1939 годов по теории сталинского прокурора-садиста Вышинского. Осужденные Ольга Ивинская и ее дочь Ирина в январе 1961 года были отправлены по этапу в Сибирь.
237
Нины Табидзе.
238
Емельянова И.Указ. соч. С. 231.
Вспыхнувшее в мире возмущение вынудило советские власти срочно организовывать специальные передачи на радио, а также статьи, изобличающие авантюристок и валютчиц, в газетах братских зарубежных компартий. 21 и 27 января 1961 года из СССР шли радиопередачи для зарубежных слушателей, изображавшие Ивинскую и ее дочь «авантюристками, обманывавшими Пастернака в целях личного обогащения и искажавшими творчество хорошего советского писателя». В феврале 1961 года Алексей Аджубей, главный редактор «Известий» и зять Хрущева, прибыл вместе с Сурковым, секретарем Союза писателей, Симоновым, главным редактором «Нового мира», в котором несколько лет работала Ивинская, и политическим обозревателем Жуковым в Англию на конференцию по мирному сосуществованию. Они привезли пакет документов, «доказывающих виновность Ивинской». Эта ударная бригада пыталась связаться с рядом английских газет для опубликования обвинительных документов, но только на условиях отсутствия всяких комментариев со стороны английских журналистов и юристов. Конечно, газеты Англии отвергли такое наглое предложение, тем более что эти документы никогда не публиковались в самом СССР.
В состав «аджубеевского набора» для заграничных пропагандистских вояжей входили:
1. Фото пачек советских денег;
2. Фото итальянских банкнот (что было явным подлогом, так как Пастернак и Ольга никогда итальянские лиры не получали);
3. Фотография письма Фельтринелли к Ольге Ивинской;
4. Признание, написанное Ивинской в следственном отделе КГБ, которое вызвало наибольший интерес.
Об этих материалах и деле Ивинской подробно написал уже в 1962 году известный английский журналист Роберт Конквест в своей книге «Мужество гения. Дело Пастернака», которая до сих пор не издана в России. Конквест пишет о реакции юристов и прессы Англии: «Аджубеевские документы не могли быть приняты в качестве свидетельства обвинения ни в одном суде на Западе („Дейли телеграф“). Однако признание Ивинской было необычным и символичным» [239] .
239
Conquest R.Courage of Genius: The Pasternak Affair. — Philadelphia: N.Y.: Lippincott 1962. P. 124–126.
В книге «Пастернак и власть» специалисты из Росархива утаили от читателей текст признательного заявления Ивинской. В этой книге нет также текстов писем Фельтринелли, Шеве и Ивинской, которые были выкрадены КГБ в июне 1960 года у супругов Гарритано. Специалисты не приводят текст письма Д’Анджело к Хрущеву от февраля 1961 года, где Серджо посылает копию расписки самого Пастернака о получении им 44 тысяч рублей из Италии в феврале 1960-го. Тем более утаивается от читателей текст завещательного договора Пастернака с Фельтринелли, который в июне 1960-го был выкраден у Гарритано и передан в ЦК КПСС. Митя обратил мое внимание на эти изъятия и зачистки. В книге нет также текстов радиопередач за рубеж, одобренных комиссией при ЦК КПСС, обличающих преступниц Ивинскую и ее дочь, которые частично воспроизводятся в письме Суркова как ответ на запрос английского ПЕН-клуба (выдержки из этого письма уже приведены во вводной главе книги).
Для российских читателей, на мой взгляд, представляет интерес текст «признательного заявления» Ольги Ивинской, который огласил в 1961 году в Лондоне Аджубей:
Все в обвинении — чистая правда. Я ничего не оспариваю из него (может быть, за исключением деталей, которые приводят меня саму в замешательство вследствие моего нервного состояния). С другой стороны, я хочу поблагодарить следователя за его такт и корректность не только в общении со мной, но и в изучении моих архивов, которые были аккуратно отобраны — часть их возвращена мне, а часть — в литературный архив, и ничего из того, что я хотела сохранить, не уничтожено
Английские газеты писали в 1961 году об этом признательном заявлении Ивинской:
«Этим актом самопожертвования она пыталась облегчить участь своей дочери, но была и другая, столь же важная причина в одинокой борьбе Ивинской с КГБ — ее ответственность за сохранение рукописей Пастернака! <…> Таким путем возникала кажущаяся гарантия со стороны власти в обмен на признание женщины, зажатой в тисках бесчеловечной системы. Этот ее выкрик, разрешенный следователем, который добился своей коварной цели, был ее единственной возможностью что-то сообщить миру».
Материалы английских газет перепечатали газеты Европы и Америки, недоступные для советских граждан. Появилось заявление возмущенного Фельтринелли, интервью с Д’Анджело, Жаклин, Руге, Шеве, Нива и Ренатой Швейцер, которая стала срочно писать книгу о своей переписке с Пастернаком, чтобы защитить Ивинскую от клеветы со стороны советской пропаганды.
Вспоминая о своем вынужденном признании вины на следствии в КГБ, Ольга Всеволодовна говорила мне:
— Конечно, мое признательное заявление было договором с дьяволом, как писал в свое время Боря во Францию к Жаклин. И этот дьявол — советская власть — коварно обманул меня, проштамповав в закрытом и скоротечном суде чудовищный приговор — восемь лет лагерей мне и три года лагеря Ирине, с полной конфискацией имущества [240] .
240
«Органы вывезли из квартиры даже ложки, чашки, постельное белье, подушки и т. п.», — рассказала Ирина в январе 1997 г. в беседе с Майей Пешковой на радио «Эхо Москвы».
В нашем разговоре Ольга Всеволодовна особо отмечала:
— Все семейство на Большой даче с конца 1957-го жило на деньги, которые привозили Пастернаку за роман из Италии и Франции. В письме к Жаклин в 1959 году Борис Леонидович писал, что ему давно не оплачивают выполненную работу, лишили заказов на переводы, пьес в его переводе не дают, что теперь не на что содержать семью. Боря написал в ЦК, что станет обмениваться гонорарами с Хемингуэем и Ремарком (такой совет дал Борису Леонидовичу Фельтринелли), если ему не дадут работу по переводам [241] .
241
В книге «Пастернак и власть» в документе № 62 приведена Записка отдела культуры ЦК КПСС от 22 января 1959 г. Министру культуры Фурцевой докладывают: «Письмо Пастернака означает, что если ему не будут выплачивать денег и предоставлять работу, он уполномочит названных в письме буржуазных писателей получать причитающиеся ему деньги за границей, а сам будет получать гонорары за их издания в нашей стране».