— Сейчас не пещерный век, Кирилл, совершенствуемся, люди тоже не всегда были цивилизованными, да и сейчас, иной раз, ведут себя так, в пору нам брать с вас пример. Мы простые хищники, нам нужна ваша кровь, иногда мясо. Когда мы сыты, людей не трогаем, а вы всегда голодные, косите себе подобных миллионами, нам такое и не снилось, — он цинично улыбается, — я так понимаю, ты нас отпускаешь?

— Ты хоть и прыскаешь на себя одеколон, а воняет от тебя тухлятиной, обоняние не выдерживает, буду рад если сгинете отсюда и как можно быстрее.

— Всегда знал, русские грубые, невоспитанные, в Прибалтике совсем другой народ, высокообразованный и нравственный, а какие там тихие хутора, — Вита-с облизнулся, — но твоя хамская речь приносит мне истинное удовольствие.

Вита-с внезапно преображается, на спине со скрежетом выползают перепончатые крылья, лицо искажается, вытягивается, чем-то стало напоминать морду летучей мыши. Всюду раздаётся треск, хлопанье крыльев, писк, скрип когтей об камни. Армия упырей собирается в долгий путь.

— Я не прощаюсь с тобой, — с угрозой противно скрипнул голос прибалтийского упыря.

— Летишь на свои хутора? — ехидно замечаю я.

— Сначала в Таллинн, затем посмотрим, — словно пронёсся вихрь, упыри то один то другой взлетают в чёрное небо, курс — на Запад.

— Что ты наделал, зачем отпустил упырей?! — Катя даже топает ногой в бессильной ярости.

— А что? Очистил севастопольскую землю от нежити, — пожимаю плечами.

— Где-то убыло, где-то прибыло, — растягивая в улыбке бороду, цинично заявляет Эдик.

Рита прижимается ко мне, с восторгом заглядывает в глаза:- Ты не медведь и не тигр, ты круче! Здорово! Надо срочно Леониду Фёдоровичу сообщить ему это, вот обрадуется!

— Не уверен, — мрачнею я, — можно тебя попросить? — я смотрю в её чистые глаза.

— О чём угодно! — девушка даже краснеет от переизбытка чувств.

— Пусть это будет нашей тайной. Никому не говори, нам нужно время самим во всём разобраться.

— А как же… — на лице возникает упрямство, затем вздыхает, — а папе можно рассказать?

— Никому, — целую её в носик.

— Вот что подруга, если ты в нашей команде, все наши тайны должны остаться в нашем кругу, — Катя пристально смотрит на неё, глаза горят гипнотическим светом.

Рита вздрагивает, отводит взгляд:- Вы такие другие, мне иногда так страшно с вами, а иной раз сердце выпрыгивает от восторга, — искренне сознаётся она.

— Уходить надо, столько шума наделали, милиция скоро пожалует, — Эдик суёт в кобуру пистолет.

— Милый, ты ничего не забыл? — одаривает его нежной улыбкой Катя.

Эдик в упор смотрит ей в глаза, Катя не выдерживает его взгляда, в краешках губ мелькает улыбка, она отводит взгляд.

— А стоит ли их развязывать, пусть милиционеры их освобождают. Люди сейчас так напуганы, начнут среди развалин носиться, не ровен час, в колодец свалятся. А у нас времени нет, мигалки видите? — Эдик кивает в сторону милицейского пункта.

Действительно, там мелькают красные и синие отблески, где-то шевельнулись заросли, нас окружают.

— Нам дорогу перекрыли, единственный свободный путь, выход к морю, — озабоченно говорю я.

— Предлагаешь искупаться, так вроде не сезон, — фыркает Катя.

— А у нас есть выход?

— Выход всегда есть! — над телом Риты вспыхивает призрачный контур питбуля.

— Жарко, я б поплавал, — усмехается Эдик, почёсывая бородку.

— Хватит смертей, подруга! — одергивает её Катя и несётся на пляж.

Незаметно проскальзываем к пришвартованной с незапамятных времён ржавой барже. Краем глаза замечаю позади нас силуэты людей в серой форме, всё же единственно правильное решение — идти в море, снимаю обувь, делаю шаг. Сырость и холод мигом вздыбливает кожу, озноб ухнул между лопатками и выбил дробь зубов.

— Ледяная, — останавливаюсь в раздумье.

— Хм, — сунула в воду ножку Катя и так же вздрагивает, как и я, — не месяц май.

— Ребята, — обречённо пискнула Рита, — может, всё же прорвём оцепление?

Эдик спокойно заходит в море, не делая лишних телодвижений, окунается и плывёт в темноту. Метров через триста, противоположный берег, но он почти не различим в черноте неба.

Катя решительно встряхивает рыжей гривой и, со сдавленным вскриком погружается в воду, гребёт по-собачьи. Боже, да она почти не умеет плавать, пугаюсь я!