Абати открыл клетку и повернул набок, пытаясь вытрясти петуха, выбросить в эту сырую темноту.

— Не смей! — крикнул Торкья, направляясь к этому кретину в красном защитном костюме.

Хелиодромусы всегда носили красное. Они всегда завидовали положению Патера. Так и должно было быть. Пока Патер не умрет, им нет пути к возвышению.

Лудо на ходу незаметно поднял с одной из скамеек булыжник размером с кулак.

— Я что тебе сказал… — начал было студент и тут же замолчал, вдруг обнаружив, что отбивается от облака вонючих черных перьев, бешено мелькающих перед лицом.

Может, он закричал. Кто-то засмеялся. Судя по голосу — Тони Ла Марка. Перепуганный, вопя от страха и ярости, петух вцепился когтями в темя Торкьи, взвился в воздух и метнулся к выходу, бешено молотя по воздуху крыльями. Его клекот металлическим звоном разлетелся по каменному помещению, эхом отдаваясь от стен.

Торкья уже не помнил, почему выбрал птицу черного цвета. Петух был чем-то похож на ворону, крылья и ноги торчали в стороны. Словно маленькая и издевательская копия того подъемного крана.

Иногда Лудо сам не мог понять, почему делает то или это. Когда он совладал с дыханием, то понял, что стоит на коленях, уставившись в окровавленное лицо Дино Абати, и прижимает этого типа в красном костюме к земле.

Не то чтобы это было нужно. Глаза диггера уже остекленели, он выглядел как мертвец. Рот раскрыт, челюсть отвисла, не двигается. Лупо не помнил, как ударил Хелиодромуса, и это означало, как стало теперь ясно, что бил этим самым здоровенным и зазубренным камнем, который по-прежнему сжимал в руке. Бил прямо по черепу, раз за разом все сильнее.

Остальные столпились вокруг. Никто, кажется, не горел желанием сказать хоть слово. В помещении здорово воняло — и наркотой, и петухом, и потом, и страхом.

— О Господи, Лудо, — в конце концов вымолвил Тони Ла Марка. Ну кто еще — конечно же, Тони Ла Марка! — Ты его, кажется, убил…

Патер снова посмотрел на сокурсника. У того из носа текла кровь. Вот пошла сильнее, потом кровотечение прекратилось. Диггер дышал. Видимо, просто валяется в нокауте. Вот и все. И тем не менее высказать свою точку зрения удалось. И получилось поставить себя выше всех, как и следует поступать Патеру.

Торкья оглядел всю группу, продолжая сжимать в руке камень. Патер должен управлять. Только так оно и работает.

— А теперь слушайте. Все вы, слушайте.

Студент почувствовал, что говорит совершенно другим тоном, чем прежде. Словно стал старше. И в его голосе появились властные нотки.

— Если вы заявите, что это сделал я один, вам никто не поверит. Потому что я скажу, что мы делали вместе. Это касается всего.

— Лудо, — простонал Гуэрино, глупо, жалобно, как-то по-деревенски, — это нечестно!

— Делайте так, как я сказал, — велел глава экспедиции, возвысив голос до командного тона, который, как он надеялся, копирует манеру Джорджио Браманте. — Неужели это так трудно? Если будете держаться меня, все сойдет вполне благополучно. Но если нет…

От этого момента зависело все последующее. Их было больше. Они могли просто уйти отсюда и потом растрепать ребятам с факультета. Наябедничать Джорджио Браманте. Эта мысль вызвала у Патера приступ страха, но одновременно и глубокого внутреннего удовлетворения, даже радости предвкушения.

Дино Абати застонал под ним, заморгал, открывая глаза.

Торкья вновь поднял камень и замахнулся, словно намереваясь ударить Абати по голове еще раз.

— Выбор за вами.

Все переглянулись. Потом Сандро Виньола, самый маленький и самый умненький, но все равно тупой, насмерть перепуганный тинейджер, набрался мужества и заговорил:

— Пусть это останется между нами, Лудо. Вытрем ему кровь, обмоем. Скажем, это несчастный случай. Сделаем все как надо, а потом уберемся отсюда.

Виньола всегда подавал дельные советы. Настоящий Персес. Номер третий в иерархии после Абати и его самого.

Торкья посмотрел на Андреа Гуэрино, сознавая, что теперь обладает новым духом, властным и авторитетным.

— Эй, крестьянин. Отыщи птицу и тащи сюда.

И тут раздался короткий вскрик на высокой ноте — все его услышали, — неразборчивый, наполовину испуганный, наполовину восхищенный.

Так мог закричать ребенок, который хотел что-то сообщить, но его слова заплутались в темноте.