Новая классная руководительница Софья Исааковна была совсем непохожа на Наталию Васильевну. К появлению в своем классе такой способной ученицы она отнеслась с восторгом. Она то и дело поднимала ее с места — вот, смотрите, дети, какая умная девочка. Нина не привыкла, чтобы ее так хвалили, и от всеобщего внимания терялась совершенно. К тому же и класс отнесся к новенькой настороженно, признанные отличницы обиделись, и первая из них — Надя Демкина — перестала поднимать на уроках руку и молчала, даже если Софья Исааковна ее вызывала к доске.

То ли Софья Исааковна быстро поняла, что допустила педагогическую бестактность, так вознеся новую ученицу, то ли, напротив, еще больше уверилась в ее необыкновенных способностях (а скорее всего, в силу этих двух весьма противоречивых причин), но она настояла, чтобы Нину сразу после новогодних каникул перевели в третий класс.

Теперь о Нине уже знала вся школа. Третьеклассники смотрели на нее, как на чудо, на переменах у дверей класса толпились, разглядывая ее, совсем большие девочки, а потом, когда Коля Коробейников придумал, что она марсианка и может, как только захочет, летать без крыльев, — и мальчишки стали ходить за пей возбужденной толпой и требовать, чтобы она показала им свой полет.

Для Нины это были странные, невероятные дни. Она испытывала что-то похожее на раздвоение личности: да, вот это она — обыкновенная девочка в туфельках с побелевшими мысками, потому что они уже малы, а мама новые только обещает, но есть еще и другая, которую Нина видела со стороны и которая, может быть, и правда умеет летать, знает дроби и походы Александра Македонского.

Первую неделю в третьем классе учительница не спрашивала ее, давая освоиться. Но потом и ее стала вызывать, и когда Нина в первый раз стала у доски и класс замер, как зрители в цирке перед невероятным трюком, сметливо прозвучал Колькин шепот: «Сейчас полетит!» Нина была уверена, что та, другая, которая все знает, сейчас начнет говорить за нее, и приготовилась только не мешать ей, дать ей свободу, но учительница неправильно истолковала эту паузу и поспешила сказать: «Ну ничего, в следующий раз ответишь!», и та, другая, словно споткнулась на бегу и упала.

— Ты куда? — спросила учительница, когда Нина пошла к двери. — Иди на место.

— У меня коленка болит.

Уже в коридоре она услышала, что все засмеялись.

Но и на второй, и на третий раз, когда Нина стояла у доски, эта самая марсианка-персиянка не взлетала, не выскакивала, хотя должна была, — знала же Нина все это, читала, и мама рассказывала, а сейчас забыла, понадеявшись на ту. Да лучше бы она сама стала отвечать, чем ждать, когда марсианка выскочит! Ну что вы все смотрите!

— Скажите, чтобы все они отвернулись, слышите! — крикнула Нина учительнице.

— Садись! — строго сказала она.

— Я буду отвечать!

— Садись!

— Нет, я буду отвечать! Я знаю!

Пришлось звать круглую и добрую фельдшерицу Юлию Филипповну, потому что с Ниной случилась истерика. Прибежала из библиотеки Алла Константиновна. Втроем — учительница, фельдшер и мать (учеников отправили в коридор) — они долго не могли оторвать Нину от парты.

Через месяц Нина вернулась в школу во-второй класс, к той же Софье Исааковне, Которая встретила ее с любовью и жалостью. С этим классом, то есть на год раньше положенного, Нина и закончила школу. А с Софьей Исааковной, уже после того как она передала их в пятый класс и стала наблюдать за ними со стороны, у Нины завязалась длящаяся и по сей день дружба. Постепенно пятнадцать лет разницы в возрасте стали значить все меньше и меньше, и сейчас Нине Сергеевне, твердой, расчетливой (мамин характер), порой кажется, что она гораздо старше вечно чем-то увлеченной, растрепанной, беззащитной Софьюшки.

Колыбельная: Чернеет дорога приморского сада желты и свежи фонари я очень спокойная только не надо со мною о нем говорить

Ты милый и верный мы будем друзьями гулять целоваться стареть и легкие месяцы будут над нами как снежные звезды лететь

Алла Константиновна пела ее на мотив Вертинского — как-то услышала трансляцию концерта из Москвы, — но не позволяла себе тех вольностей с текстом, которые допустил певец. Песня была коротковата, и, чтобы Нина уснула, ее нужно было спеть раз десять-двенадцать. На пороге сна глаза у Нины останавливались, минуту или две она пыталась удержать веки, не в силах уже ни пошевелиться, ни сказать что-нибудь. Но вот веки сомкнулись — все, спит.

…мы будем друзьями гулять целоваться стареть…

Собирались лодыри на урок а попали лодыри на каток толстый ранец с книжками на ремне…

Жил-был славный царь Дадон смолоду был грозен он и соседям то и дело…

Внимание внимание сегодня в пять часов работать будет станция для рощ и для лесов

— Сейчас, Жучка, сейчас, — ответил ей Тема и принялся, с сознанием всей ответственности принятого на себя обязательства перед Жучкой, выполнять свой долг.