Дункан почувствовал взгляд Лине и повернулся к ней. Она дрожала.

— Вам холодно? — Он протянул ей второе льняное полотенце.

— Нет.

Ответ получился лаконичным, странно противоречащим ее горящим глазам. Дункану был знаком этот взгляд. Боже еще как знаком.

— Ради Бога, леди, — простонал он, — вы подвергаете меня настоящей пытке. Не смотрите на меня так.

Она сразу же потупилась, боясь что-то произнести. Он потер ладонью заросшую щетиной щеку и тоже отвел глаза. Надо попробовать отвлечься, решил он. Может, какое-нибудь скучное занятие поможет ему не думать о богине, принимающей ванну в трех шагах от него. На негнущихся ногах он пересек комнату, подошел к столу и стал рыться в своем кошеле. Найдя кусочек пемзы, он, повернувшись к Лине спиной, принялся водить им по подбородку, счищая бакенбарды и щетину. Боль помогла ему отвлечься.

Но он по-прежнему ловил каждый всплеск воды, когда она, набирая полные пригоршни, поливала себя, чувствовал легкое движение воды, возникавшее, когда она ерзала в ванне. Он поклялся, что обдерет кожу на щеках, но не будет обращать на нее никакого внимания.

Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем плеск воды прекратился. Слава Богу! Он сунул пемзу обратно в кошель и бросил робкий взгляд на деревянную лохань. Увиденное наполнило его нежностью и теплом, а уголки губ изогнулись в улыбке.

Лине спала. Вода вокруг нее была спокойна, если не считать легкой ряби, которая шла от ее слегка вздымавшейся и опускавшейся груди. Голова была откинута на деревянную стенку ванны, а рот приоткрыт, как у ребенка.

«Ну и что мне теперь делать? — подумал он, участливо покачивая головой. — Вода в ванне скоро остынет».

Взяв льняную простыню с кровати, Дункан осторожно приблизился к ванне. Он медленно опустился на колени и нежно посмотрел на своего спящего ангела. Какой милой и невинной она казалась! Сторонний наблюдатель ни за что бы не догадался, что под этой шелковистой кожей дремлет буйный и непокорный дух.

Непроизвольно его взгляд переместился на ее грудь, жадно пожирая соски, возвышавшиеся над водой. Низ его живота свело судорогой, и он с трудом подавил желание коснуться одного из матовых полукружий.

И тут он почувствовал, что за ним наблюдают. Он поднял голову и обнаружил, что смотрит в затуманенные сном светло-зеленые бриллианты.

Лине сонно моргала. Двигаться не было никакого желания — ванна была такой теплой и уютной, а смотреть на мужчину, который в упор разглядывал ее тело, было так приятно. Она не видела причины, по которой следовало бы разрушить ту негу, в которой она пребывала. Она даже не отпрянула, когда цыган склонился над ней и его губы оказались слишком близко. Казалось, он что-то нашептывает ей, возбуждая ее, но при этом ничего не требуя взамен. Она ощущала влагу его волос и запах эля в его дыхании.

Вкус ее губ доставил Дункану райское наслаждение. В его чреслах нарастало возбуждение, как у мальчишки, и он принялся страстно целовать ее, поддерживая рукой затылок и накрыв ее губы своими. «Она и в самом деле ангел», — успел подумать он, жадно исследуя второй рукой ее мягкую податливую плоть и не встречая сопротивления.

Внезапно его ангел отпрянула, словно опомнившись, и оттолкнула его.

В жилах ее пульсировала паника, как шерсть в валяльной машине. Все происходило слишком быстро. Господи, его губы были восхитительны, она просто теряла голову. Но предостережения отца били в набат в ее голове.

Наконец она высвободилась из объятий цыгана и резко выдохнула. За подобную дерзость ей следовало отвесить ему пощечину. Непременно. Именно так посоветовал бы поступить ей ее отец. Словно прочитав ее мысли, он схватил ее за запястья.

— Не вздумайте ударить меня снова, — предупредил он ее.

— Не вздумайте... поцеловать меня снова, — робко парировала она.

Еще никогда у Дункана желание не проходило так быстро.

В одно мгновение он словно прикоснулся к раю, в следующее — стал Адамом, изгнанным из рая.

— У меня нет такого желания, — заверил он ее ровным голосом. — Но вы — дурочка, если станете отрицать свое желание поцеловать меня.

— Как вы смеете... — выдохнула Лине.

— Не пытайтесь отрицать это. Ваше тело достаточно красноречиво говорит за себя. — Он с укором взглянул на нее.

— Отпустите меня! — вскричала она, и лицо ее залила краска.

— Я отпущу вас, если вы признаетесь, что хотите меня.

— Отпустите меня, — предупредила она, — или я закричу.

— В борделе? — рассмеялся он. — Никто не обратит на это внимания.

— Если вы сию же минуту не отпустите меня, я сделаю так, что вас... закуют в кандалы!

Ее слова рассмешили его.

— В кандалы? По какому обвинению — за то, что я поцеловал вас?

— Вы... простолюдин. — Она буквально выплюнула это слово. — Вы не имеете права прикасаться ко мне. Во мне течет благородная кровь де Монфоров.

Он мгновенно отпустил ее руки.

— И только? — не веря своим ушам, спросил он. Он не мог поверить в то, как все обернулось. Неужели эту женщину всего минуту назад он целовал? — Вы полагаете, мой поцелуй опозорит вашу кровь? Прошу великодушно простить меня, миледи, — с сарказмом заметил он, — если мое происхождение доставляет вам неудобства!