Грязев Александр Алексеевич
Шрифт:
Покатилов ответил не сразу.
— Для меня это несколько неожиданно. Надо подумать, чтобы согласиться.
— Вот ты и думай, Сережа, думай…
— У меня от дум, Саня, голова пухнет…
…Сушилов захлопнул блокнот, отбросил ручку и, закурив, подошел к окну. Оно выходило на базарную площадь, сплошь уставленную рядами разноцветных торговых палаток. Здесь, пожалуй, было самое бойкое место в городе и, глядя сейчас на суетящихся за окном людей, Александр Иваныч подумал о том, что, «может, им, вот этим людям, совсем и не нужно все то, о чем он хотел сказать».
Ему впервые вдруг расхотелось писать.
«И зачем мне все это надо? — думал Сушилов. — Ну, напишу, а что изменится? Писал и до сего дня сотни раз… Ну и что? Лучше стало? А может, надо писать? Для тех, кому это надо… Для себя…»
…Сушилов вдруг затушил сигарету, взял свою сумку и быстро вышел из редакции. Минуя палатки с заморскими товарами и галдящей толпой покупателей, Александр Иваныч свернул на проспект и там на его углу в магазине купил на оставшиеся от командировки деньги бутылку коньяка и плитку шоколада.
Возвращаясь обратно и задержавшись у табачной лавки, Сушилов вдруг почувствовал, что кто-то дергает его за полу пиджака. Он оглянулся и увидел мальчишку лет семи. Рядом с ним стояла совсем маленькая девочка. Александр Иваныч вопросительно глянул на малыша.
— Дяденька, — заговорил тот. — Дай нам, пожалуйста, денежек на хлеб. Мы есть хотим… Папа наш в тюрьме, а мама все пьет и пьет и нас не кормит…
«Господи, что с нами сделали, — подумал Сушилов, глядя на грязных и неухоженных ребятишек».
Он отдал им шоколад, вытряс из кошелька все остатки денег и почти побежал в редакцию.
В коридоре Сушилов остановился у двери напротив своего кабинета, постучался и тут же распахнул ее.
— Можно? — громко сказал Сушилов.
Наташа Сереброва сидела за столом и писала. Она коротко глянула на него и опять начала писать.
— А, Саша, заходи… Садись… Я сейчас, подожди, — как-то рассеянно проговорила Наташа.
Александр Иваныч сел в кресло напротив, но ждать не стал.
— Слушай, Наташа…
Заметив его настойчивость, она отложила ручку.
— Ну, слушаю, Саша.
— Расскажи мне про Париж.
У Наташи недоуменно изогнулись брови, а нижняя губа ее все еще красивого рта смешно вытянулась.
— Ты че, Саня?! — удивленно сказала она. — Я же вчера вам всем полдня рассказывала про Париж! Ты че, не слушал, что ли?
Александр Иваныч достал из сумки бутылку коньяка и поставил ее перед Наташей.
— А ты сейчас мне одному расскажи, — попросил Сушилов.
Он говорил таким голосом, каким ребенок просит бабушку или маму рассказать ему сказку, а глаза смотрели на Наташу с такой тоской, будто в этом самом Париже Александр Иваныч родился и жил долгое время, а потом насильно был изгнан оттуда, и теперь истосковавшейся душе его была приятна любая весточка с его далекой и милой родины, куда путь ему заказан из-за того, что там нынче хозяйничали недруги и оккупанты.
— Ничего я тебе рассказывать не буду, Саша. Пишу материал срочно в номер. Извини…
— Ну и ладно, и добро… Я, ведь, чего зашел-то… Вот скажи: долго мы еще так позорно жить будем?
— Как это — так?
Ну….безумно, бездомно, бездуховно, безденежно, безработно, беспризорно.
— До тех пор, Саша, пока люди хотят этого.
— А причем тут люди?
— А как же! За такую жизнь многие сами же добровольно и голосовали, так что винить некого: что хотели, то и получили, а получили то, что заслужили.
— Да, да, конечно. Я с тобой согласен. Но не все так безнадежно, хотя это тебе не Париж.
— Что о Париже говорить? Его надо видеть. Вот поедешь и сам все увидишь.
— Никуда я не поеду… Лучше я пойду и с кем-нибудь сейчас выпью… За… как это у Коли Рубцова, помнишь? За недолгую нежность в груди. Поняла? Вот так, — Александр Иваныч встал с кресла и, немного помолчав, добавил: — И что бы с нами ни делали, Натали, мы будем жить! Жить и работать! Будем!
Сушилов взял со стола коньяк и под недоуменный взгляд Наташи вышел из кабинета.
Опасный поворот
Солнечным майским утром в субботу Серёга Положенцев привез в город на своем «бортовом» КамАзе продавщиц сельповского магазина с товаром на рынок.
Он помог женщинам разгрузить машину и затащить за прилавок тюки и сумки с трикотажем, ящики с банками консервов, множество каких-то коробок и целлофановых пакетов: всё, чем богата была нынче сельская кооперация.
— Спасибо, Серёжа, — поблагодарила его старшая из продавщиц, Тамара Павловна. — Теперь мы с Наташей сами управимся. А ты отдыхай, погуляй по городу. Да обедать-то к нам приходи. Ладно?