— Слушай, — сказала она наконец, — так, значит, ты ждешь жену завтра утром?

Мюффа с сонным видом полулежал в кресле, чувствуя вялость во всем теле. Он ответил кивком. Нана серьезно смотрела на него; видно было, что она решает в голове какую-то трудную задачу. Подвернув под себя одну ногу, она держала босую ступню в руках и машинально ее теребила, отчего еле заметно колыхались кружева сорочки.

— А ты давно женат? — спросила она.

— Девятнадцать лет, — ответил граф.

— Вон как!.. А жена ничего? Приятная? Дружно живете?

Он молчал. Потом смущенно проговорил:

— Ты же знаешь, я просил тебя никогда не говорить о таких вещах.

— Не говорить! Еще что? А почему? — крикнула она, вдруг рассердившись. — Нельзя и спросить про его жену! Что ее убудет, что ли, если я про нее поговорю. Все женщины, милый мой, одним миром мазаны…

И вдруг спохватилась, опасаясь сказать лишнее. При этом она так умилилась своей доброте, что взглянула на графа почти снисходительно. Бедняга, надо его пощадить. Тут ей пришла веселая мысль, и она, улыбаясь, уставилась на графа.

— Слушай, — продолжала она, — я тебе не говорила, какие сплетни Фошри распускает про тебя? Вот гадюка! Мне-то что на него сердиться, раз он про меня написал неплохо. Но как хочешь, а он настоящая гадюка!

И, рассмеявшись, она выпустила из рук ногу, ползком подобралась к графу и, прижавшись грудью к его коленям, вскинула на него глаза.

— Представь, он клянется и божится, что ты еще невинный был, когда женился… Ну, скажи, неужели невинный был? Неужели правда?

Она впилась в него взглядом, подняв руки, ухватила его за плечи, трясла, требуя признания.

— Ну, конечно, — ответил он наконец строгим тоном.

Тогда она снова повалилась на пол у его ног и, заливаясь хохотом, лепетала, награждая его шлепками:

— Вот так штука! Ну и умора! Да ты просто чудо! Но послушай, бедный песик, ты, верно, был дурак дураком! Ведь это смехота, когда мужчина ничего не умеет! Право, хотела бы я тогда на вас посмотреть!.. Как же у вас обошлось? Хорошо? Ну, расскажи хоть немножко… Расскажи, пожалуйста!

Она засыпала его вопросами, требовала рассказать все, во всех подробностях. И при этом так заразительно хохотала, так корчилась от смеха, так заливалась, так мило при этом задиралась ее рубашка, а по коже пробегали золотые отблески огня, что граф не мог устоять и слово за словом рассказал ей о своей брачной ночи. Он уже не испытывал никакой неловкости. Ему даже самому было забавно описывать, как он «просветился», если говорить по-приличному. Правда, из стыдливости он старался выбирать слова. Нана разошлась и стала расспрашивать о графине. Мюффа сообщил, что она прекрасно сложена, но холодна как лед, и даже имел подлость добавить:

— Не беспокойся, тебе ревновать к ней нечего!

Нана перестала смеяться. Она села на прежнее место, повернувшись спиной к огню, и, подхватив руками коленки, уткнулась в них подбородком. Подумав, она серьезным тоном заявила:

— Мой милый, плохо дело, когда муж оказывается простофилей в первую ночь.

— Почему? — удивленно спросил граф.

— Да уж потому, — назидательно протянула Нана.

И начала поучать его, важно кивая головой. Потом удостоила выразить свое мнение яснее.

— Я-то ведь знаю, как все происходит… Ну так вот, милый мой, женщины простофиль не любят. Они, конечно, ничего не говорят, им стыдно сказать, сам понимаешь. Но, будь уверен, думают они об этом частенько. И рано или поздно, муж и знать ничего не знает, а уж она на стороне устроилась. Вот оно как, душенька.

Граф, видимо, не понял. Тогда она уточнила. Говорила Нана то по-матерински заботливо, то по-приятельски, от доброго сердца. С тех пор как она узнала, что Мюффа рогоносец, тайна ее тяготила, ей безумно хотелось с ним об этом поговорить.

— Боже мой! Что же это я лезу не в свое дело!.. Но я потому говорю, что хочется, чтобы все были счастливы… Мы ведь по душам говорим, верно? Можешь ты мне ответить откровенно?..

И, не договорив, переменила положение, — ей стало жарко у камина.

— Ох! Здорово жжет! Спина чуть не сгорела… Погоди, сейчас погрею живот. Очень полезно от всяких болей!

И, повернувшись грудью к огню, подвернув под себя ноги, спросила:

— Слушай, ты с женой больше не спишь?